Странник поневоле. Борис Долинго
делались всё выше и выше, и вот одна встала настолько высоко, что накрыла тримаран целиком и лишь боковые поплавки удержали кораблик от переворота. Через пару секунд волна схлынула пенными бурунами по стволам палубного настила центрального плота – Богдан, переждал удар, вовремя схватившись за мачту. Для надёжности он привязал себя к ней за пояс, а также закрепил на себе всё самое необходимое из оружия и снаряжения: пробковый жилет позволял держаться на воде даже с некоторым грузом – это он проверил заранее.
– Что же, сам хотел этого! – зло прорычал он, и вдруг, того не ожидая, запел песенку «Перекаты» Александра Городницкого. Богдан имел сильный голос, но неважный слух, любил иногда поорать у костра бардовские сочинения, и даже сам бренчал на гитаре. Сейчас гитары не было, но остался голос, который он и надрывал:
«… На это место… уж нету карты,
Плывём вперёд по аб-ри-су…»
Когда кончались слова, Богдан орал что-то совершенно непотребное, символически сохраняя размерность песни. А потом вдруг перешёл на «Уток» Розенбаума:
«… Всё вернётся,
обязательно опять вернётся…
… Я помню давно учили меня
Отец мой и мать
Лечить – так лечить,
Любить – так любить,
Гулять – так гулять,
Стрелять – так стрелять…»
Как ни странно, не слишком музыкальные крики помогали хотя бы чисто психологически.
Волны разошлись уже вовсю – в Торцевом океане планеты бушевал настоящий шторм, словно неизвестный хозяин этого мира, повелитель гравитации, светил и лун, начал проверять дерзкого пришельца на прочность. После убаюкивающего суперкомфорта Дворца буря на море казалась карой некоего местного «всевышнего».
Тримаран то взлетал на высоченные гребни, то проваливался в разверзающиеся среди них провалы. Если бы судно имело простой лодочный корпус, его давно бы уже залило водой и потопило, но набирать воду было некуда, а боковые поплавки пока спасали от переворачивания. Брёвна, крепившие поплавки, угрожающе трещали, но пока держались. Богдан мысленно поздравил себя с тем, что сделал их толще, чем планировал вначале, и заорал «Коней привередливых».
Сжимая одной рукой мачту, а другой длинную рукоятку руля, стараясь по возможности направлять тримаран по волнам, а не против них, Богдан стоял на коленях и орал песню за песней. Временами из-за свиста ветра и шума воды он не слышал собственного голоса, но продолжал немузыкально кричать, словно в каком-то зачарованном исступлении пытался перебить рёв стихии.
Вдруг очередная волна, вздымающаяся перед ним, раскрылась, и из неё вынырнула исполинская труба. Богдан замолк на полуслове как в замедленной киносъемке, наблюдая, казалось, бесконечное выдвижение «трубы» из толщи вставшей набекрень воды.
Это был один из обитателей местного океана, нечто вроде морского змея, описанного профессором Виттом. Гладко-чешуйчатое туловище диаметром метра в три,