Война иными средствами. Роберт Блэквилл
частью внешней политики[328].
Почти четыре десятилетия спустя ряд государств-членов ЕС продолжает воспринимать евро как преимущественно геополитический проект. В январе 2014 года, когда еврокризис еще был далек от улаживания, Латвия восемнадцатой среди членов ЕС приняла единую валюту. Заголовки СМИ освещали это событие в прямолинейном геоэкономическом ключе: «Латвия считает введение евро дополнительной защитой от России». Латвийский министр финансов Андрис Вилкс заявил, что события на Украине ускорили переход Латвии на евро. «Россия вряд ли когда-либо изменится, – сказал Вилкс прессе. – Мы хорошо знаем своего соседа. Так было раньше, так будет дальше, возможны самые непредсказуемые шаги. Потому для нашей страны очень важно держаться заодно с ЕС»[329]. Литва вступила в еврозону в начале 2015 года, и министры в Вильнюсе объяснили свое решение аналогичными соображениями. «Здесь присутствует символический подтекст: мы видим себя максимально интегрированными в Европу», – сообщил Роландас Кришчюнас, заместитель министра иностранных дел[330].
Когда пристально анализируешь случаи сильного глобального присутствия национальной валюты и связанных с этим геополитических выгод, вспоминается, помимо евро, всего один другой пример по-настоящему глобальной валюты. Разумеется, Соединенные Штаты Америки извлекают ряд стратегических преимуществ из глобальной роли доллара[331]. Последний выступает в качестве «страховки от стихийных бедствий» – в периоды международных финансовых и геополитических кризисов средства переводят в доллары, увеличивая покупательную способность США и тем самым укрепляя возможность страны реагировать эффективно[332]. Это обеспечивает Америке уникальный шанс располагать масштабным дефицитом бюджета, одновременно кредитуясь в собственной валюте[333]. Также это позволяет вводить финансовые санкции, которые (на уровне конкретных банков и компаний или на уровне стран целиком – вспомним Иран) видятся сегодня важным элементом внешней политики США. За шесть десятков лет эти геоэкономические «привилегии» сделались настолько привычными для американского мышления, что они как бы предполагаются имплицитно.
Но все чаще появляются сомнения относительно сохранения статуса доллара как мировой валюты вне конкуренции[334]. Владельцы долларовых резервов диверсифицируют свои активы – доля малых сумм в мировых резервах выросла в три раза за последние шесть лет[335]. Призывы ликвидировать глобальный статус доллара, подкрепленные финансовым кризисом 2008–2009 годов, а также, недавно, растущим дефицитом бюджета и потолком госдолга (и внутренними дебатами по этому поводу) Вашингтона, в настоящее время являются этаким стандартом ежегодных саммитов БРИКС; похожее мнение можно услышать и в других столицах, включая Париж и Брюссель[336]. «Среди китайских чиновников
Bundesbank Council meeting with Chancellor Schmidt (assurances on operation EMS), November 30, 1978, Bundesbank Archive, declassified 2008.
Richard Milne, «Latvia Sees Joining Euro as Extra Protection against Russia», Financial Times, December 30, 2013.
Ibid.
Джонатан Киршнер, специалист по международной политической экономии из Корнельского университета, предлагает заново оценить взаимосвязь международного статуса доллара и способности США проецировать силу в период после мирового финансового кризиса 2008–2009 годов; он утверждает, что кризис «обвалил» глобальную роль доллара, как и геополитический статус Соединенных Штатов. Jonathan Kirshner, «Bringing Them All Back Home: Dollar Diminution and U.S. Power», Washington Quarterly, Summer 2013.
Как объясняет Киршнер в ранних работах, поиски «безопасной гавани» в Соединенных Штатах в период глобального политического противостояния привели к тому, что США фактически не обращали внимания на случавшиеся одновременно политические и финансовые кризисы. См. Jonathan Kirshner, «The Inescapable Politics of Money» in Jonathan Kirshner, ed., Monetary Orders: Ambiguous Economics, Ubiquitous Politics (Ithaca, N.Y.: Cornell University Press, 2003). Также см. Jonathan Kirshner, Currency and Coercion: The Political Economy of International Monetary Power (Princeton, N.J.: Princeton University Press, 1995).
С 2000 по 2005 год доля мировых резервов в долларах, как указывает анализ МВФ, снизилась на 4,4 процентного пункта по стоимости и на 2,2 процентных пункта по величине. Anna Wong and Ted Truman, «Measurement and Inference in International Reserve Diversification», Peterson International Institute for Economics, Working Paper 07–06, July 2007.
Arvind Subramanian, «The Inevitable Superpower: Why China’s Dominance Is a Sure Thing», Foreign Affairs, September/October 2011; Kirshner, «Bringing Them All Back Home»; Sebastian Mallaby and Olin Wethington, «The Future of the Yuan», Foreign Affairs, January/February 2012; Robert Zoellick, «The Currency of Power», Foreign Policy, October 8, 2012.
Alan Wheatley, The Power of Currencies and Currencies of Power (London: International Institute for Strategic Studies, 2013), 13.
«Финансовый кризис… позволил нам ясно увидеть, насколько неразумно устроена международная денежная система», по словам Ли Жогу, главы китайского Экспортно-импортного банка (Geoff Dyer, David Pilling, and Henny Sender, «A Strategy to Straddle the Planet», Financial Times, January 17, 2011). Бывший главный экономист Всемирного банка Джастин Ифу Лин выразил схожее мнение, сообщив на встрече «Брейгеля», брюссельского экономического мозгового центра: «Господство доллара является основной причиной финансовых и экономических кризисов в мире». См. Michael Barris, Fu Jing, and Chen Jia, «Replace Dollar with Super Currency: Economist», China Daily USA, last updated January 29, 2014.