Большая Никитская. Прогулки по старой Москве. Алексей Митрофанов
с серною кислотою».
Такая вот романтика студенческих досугов.
* * *
Если события 1905 года большей частью смахивали на студенческие игрища, то в октябре 1917 года все было, увы, по-взрослому. В революцию погибло два десятка слушателей, и сам ректор на всеобщем заседании предложил почтить их память. Что и было, разумеется, проделано. Это были не большевики и не противники большевиков. Речь шла о студентах, охранявших помещения от разграблений, – кто бы ни стоял за ними.
Несмотря на охрану, ущерб зданию был нанесен, и противостоять ему было не в силах будущих философов и математиков. Полный скорбный список разрушений, составленный ректором, включал:
«1) в Институте сравнительной анатомии гранатой пробита стена на втором этаже, причем уничтожено шесть шкафов с научными препаратами;
2) в Зоологическом музее снарядом пробит потолок, причем повреждены три шкафа с крупными предметами и большое зеркальное стекло;
3) повреждена балка над Геологическим институтом;
4) повреждены стены и стекла в Физическом институте;
5) пробита снарядом угловая стена старого здания, причем почти уничтожено все помещение Библиографического общества со всем имуществом, и сильно пострадали коллекции географического и этнографического кабинетов».
Этим дело, к сожалению, не ограничилось: «Были обыски: на квартирах профессоров Кожевникова и Чирвинского, в клиниках – у советника правления, экзекутора и других лиц, причем в клиниках были конфискованы запасы чая, сахара, риса, спирта, мыла, папирос, принадлежавшие по большей части клиникам и госпиталю».
Правда, уже 3 ноября (по старому, ясное дело, стилю) 1917 года правительственный гарнизон Москвы капитулировал. Погибших студентов отпели в Большом Вознесении и захоронили у села Всехсвятского, на Братском кладбище.
И в жизни Университета наступил новый этап.
* * *
Разумеется, во времена Советского Союза Московский университет, что называется, продолжил свои славные традиции. Он продолжал оставаться самым престижным образовательным учреждением страны. Разве что сделался доступнее. Лев Кассиль писал в очерке «Маяковский шагает по Москве»: «Рабфаковцы, вотяки и нанайцы сидят возле университетской решетки под чугунными глобусами. Ломоносов смотрит на них с пьедестала.
– Что делается, – бормочет Маяковский про себя. – Что делается! Это уже социализм».
И вправду, классовый состав студентов резко поменялся. Теперь, напротив, дворянину было почти что невозможно поступить в Университет.
А московский путеводитель 1954 года писал: «Ленинские горы и Моховая, 11. Тысячи писем со всех концов нашей необъятной страны приходят по этим адресам перед началом приема в вузы. Это – запросы, заявления, документы юношей и девушек, которые стремятся стать студентами старейшего в нашей стране высшего учебного заведения –