Миры под лезвием секиры. Николай Чадович
в окно что-нибудь выставит. Вот из того дома, что на горке, оба они просматриваются. Я проверял. Мы там и разместимся.
– Что же она выставит? – не сдавался Смыков. – Голый зад, простите за выражение?
– Веркин зад не годится, – покачал головой Зяблик. – Слабоват. Не заметим.
– Не слабее твоего, – огрызнулась Верка. – Лучше я огонь в очаге разведу.
– А как мы узнаем, для чего его развели? Может, это Шансонетка захотела чайку попить.
– Она чай на щепках греет. От них дыма почти нет. А я в очаг резину брошу. Вон сколько старых галош на мусорнице валяется.
– Я согласен, – сказал Зяблик.
– А я нет, – возразил Смыков.
– Ну а ты как, зайчик? – обратилась к Цыпфу Верка.
– Воздержусь.
– Значит, два против одного при одном воздержавшемся, – подвела итог Верка.
– Чмыхало с Веркой спорить не будет, – добавил Зяблик. – Он ее за шаманку считает. А шаманки у них покруче шаманов. С ними даже ханы стараются не связываться… А почему дорогой друг Лева воздержался?
– Понимаете… – Цыпф замялся. – Мы вроде как рыбаки сейчас. А рыбку можно по-разному ловить. И сетью, и острогой, и на червячка. Вот я за червячка-то и боюсь… За Веру Ивановну то есть. Ведь еще неизвестно, на какую рыбу мы нарвемся. Ладно, если на карася, а вдруг – на пиранью?
Наступило неловкое молчание. Потом Зяблик, переглянувшись поочередно со Смыковым и Веркой, сказал:
– Зря ты, наверное, связался с нами, Лева. Не будет из тебя проку. Разве ж мы можем про то рассуждать, на кого завтра нарвемся? Хоть пиранья, хоть акула, а назад хода нет. Ты лучше к сиволапым иди. У них житуха поспокойнее, да и посытнее.
– Спасибо, зайчик, что пожалел меня, – Верка погладила сконфуженного Леву по голове. – Зря, конечно. Не по делу вышло. Это как конфетка – ты мне ее от чистой души суешь, а меня от сладкого воротит. Я бы лучше самогонки выпила или махорки курнула… Ладно, ребята, идите. Я за вас уже с Лилечкой попрощалась.
– Пусть она почаще за аккордеон берется, – посоветовал Смыков. – Червячок на крючке дрыгаться должен.
Первую каинову печать на Зяблика наложила судьба, слепо сеющая по ниве человеческой свои милости и свои пагубы.
Отец и старший брат рано приучили его к ружейной охоте, и с восемнадцати лет все благословленные законом зимние дни Зяблик проводил в лесу, когда с отцовской бригадой, а когда и в одиночку. Летнюю охоту на водоплавающих он презирал, не находя никакого молодечества в уничтожении безобидных чирков и крякв.
В тот памятный день, перед самыми новогодними праздниками, выбрался он на охоту вместе с братом, который давно отбился от дома, жил своей семьей, служил в ментовке и через какие-то блатные каналы раздобыл промысловую лицензию на отстрел кабана. Промысловая лицензия означала: тебе, кроме азарта, достанется еще голова, голенки да внутренности добытого зверя, все остальное пойдет на экспорт в буржуазные страны, чье зажравшееся население предпочитает натуральную