Девушка-огонь. 13 историй любви. Михаил Бурляш
за сердце схватилась и в слёзы «Тиша, Тиша, где ж ты пропадал столько лет?» Глянул я на неё, а она уж старушка совсем, аж сердце защемило, ну и решил: поживу у неё с недельку.
Пока гостил, встретил приятеля своего, с которым в школе вместе учились. Он редактором местной многотиражки стал. Ну, и подкинул я ему пару стихов своих… Я ж с детства стихи пишу, Сень. Только не для славы и не для книжек. Для меня это как дышать, понимаешь? Сами они из меня выходят, как из тебя углекислый газ выходит, когда ты дышишь…
– Что это из меня газ выходит? – возмутился Семён, – а из других не выходит что ли?!
Тихон его как будто и не слышал.
– Ну вот, – продолжал он, – заскучал я там, у матери, стал собираться. Она мне и говорит: «Тиша, сходи купи мне численник, а то ж новый год скоро». Пошёл я, купил ей численник, а когда отдавал, оторвал себе лист один, не глядя. «Дай, говорю, мать, я себе листок на счастье вырву. Пусть будет у меня самый счастливый день в следующем году». И выпало мне 27 февраля, Сень. Заправился я на материны деньги и поехал потихоньку с листком этом в кармане на всё той же угнанной машине в сторону Москвы. В одном месте приспичило выйти мне, у лесочка. Только не успел выйти – пацаньё какое-то на мотоциклах налетело, машину отобрали, меня побили сильно. Так сильно, что я только через два дня в больнице очухался. Спасибо добрым людям, которые на обочине подобрали. Очухаться то очухался, да почти не помню ничего. Только имя своё и вспомнил. Но зато стихи так и полились из меня… Почти три месяца пролежал в гипсе, не зная кто я, откуда…
И вот отпраздновали мы 23 февраля. Врачи мне говорят – будем с тебя гипс снимать, Тиша. Только куда тебя выписывать? Непонятно… Жена, дети, родители – хоть кто-нибудь есть? А я как дурачок сделался, не помню ничего. И вдруг 27 февраля – в «тот самый» день – говорят мне, к тебе посетитель, Тиша. Я удивился, волнуюсь, кто бы это, думаю. Заходит женщина. Худенькая, стройная, как будто точёная вся, лицо такое… одухотворенное, глазищи синие чуть ли не в пол-лица. И меня вдруг как молнией шарахнуло: «Вика!»
– Вика! – кричу, – Викуля! Бросился к ней, на руке гипс, на ноге гипс, сам в пижаме этой казенной… А, она стоит, смотри на меня и плачет беззвучно…
Тихон замолчал. И казалось, что нет его в этом закутке барачном, где-то далеко он…
– Так что за Вика то это была? – Сеня заёрзал от нетерпения. – Ты ж говорил, ни кола, ни двора у тебя?
Взгляд Тихона потускнел и медленно обрел резкость, он плеснул в стакан самогона, отхлебнул чуток, вытер ладонью рот и продолжил.
– Любовь моя школьная, Сень. Когда ей было пятнадцать лет, она с родителями в Германию уехала. На ПМЖ. Это была трагедия. Я чуть вены себе не перерезал. Ну и может малость сдвинулся на этой почве. Любил её очень… Потом устаканилось всё, конечно… Но только не было мне в жизни покоя, всё искал что-то, всю страну вдоль и поперек исколесил, два срока к тому времени отмотал… И кроме стихов так ничего и не нажил.
– Так