Записки церковного сторожа. Алексей Николаевич Котов
десять. А если времени умерло и осталось только одно текущее мгновение?.. Зачем мне целомудрие на этот срок? Я не просил его, но то, что я просил, превратилось именно в целомудрие, которое я растратил.
Если это так, то мне страшно, Господи… Лучше уж чистить снег темным утром, чем лежа в тепле на боку на клиросе, выдумывать какие-то доказательства Божьего бытия. Какими бы мудрыми они не казались, подлее их уже вряд ли что придумаешь. Ведь человек, будучи всесильным по своему внутреннему содержанию, не всесилен во внешнем мире. Не может, – не имеет он Божьего права! – переделывать ближнего по своему образу и подобию. Рай набитый придуманными клонами – хуже ада.
А реальный мир вот он – рядом – иди и живи. Если сможешь…
Лет пять тому назад на нашей церковной территории прижились кот и две кошки. Храм готовили к большой реконструкции – нужно было поднимать стены и купол – и на земле, рядом с церковью стоял огромный, защитный короб с новой, большой деревянной маковкой внутри. Этот короб и стал «домом» для бездомных животных.
Начиналась зима… По вечерам, когда я оставался один, кот и кошки часто (почти всегда) подходили ко мне или, по крайней мере, вертелись рядом. Я уже говорил, что территория храма проходная и на ней часто появляются бродячие собаки. Короче говоря, я был защитой кошачьего племени… Хотя и не очень хорошей. Когда я уходил в церковь (а чем холоднее была погода, тем это случалось раньше) у кошек оставалась только одно спасение – большой деревянный короб с маковкой внутри и толстый слой опилок в нем.
Кот мне не очень нравился… Он был черным, с белыми усами и белым «галстуком» на груди. Длинношерстный и какой-то мягкий, он был малоподвижен (может быть с силу возраста) и не очень умен. Несчастных животных подкармливали женщины из киоска и трапезной, понедельник, и вторник были не самыми сытыми днями в их нелегкой жизни, а неуклюжий Профессор частенько опаздывал на эту раздачу и оставался ни с чем. Кошки (судя по всему сестры) были более живучи и подвижны. Первая из них (сначала я называл ее про себя Старшей) была вполне обычной русской кошкой, но с характерным сиамским окрасом. Она ходила широко расставив лапки, то есть не быстро и деловито, иногда трясла головой (наверное, побаливали простуженные на холоде ушки) и была постоянно была занята поисками чего-то. Ее сестра – трехцветная кошка – отличалась удивительно игривым и легким характером. Если она не наскакивала на свою сестру, она могла играть со случайной бумажкой и даже со мной, но, не нападая на штанину или ботинок (это привилегия домашних кошек), а просто прогуливаясь рядом или следом за мной. «Трехцветка» не подходила только к черному Профессору, но играла даже со снегом. Снег выпал в конце ноября и «Трехцветка» – единственная из трех кошек – приняла его с обычной радостью, как принимала все в своей жизни.
Зима выдалась холодной, и когда мороз становился слишком сильным, я пускал кошек в колокольню. Там, у единственной батареи парового отопления, лежала горка старых ковров, и нужно было слышать то восторженное