Там, за чертой блокады. Михаил Сухачев
А он, как оказалось, был в плену до самого окончания войны. Домой приехал за неделю до нашего возвращения из Сибири. Соседи говорили, что сутками сидел на Варшавском вокзале, ожидая прибытия нашего эшелона. За три дня до моего приезда его арестовали. Прямо днем, на глазах у соседей. Пытались выяснить, кто еще есть из его родных. А он со слезами на глазах упрашивал оставить его до возвращения сына.
Когда я приехал, соседи посоветовали скрыться подальше от дома. Я подался в Рыбацкое, к тете Дарье. Ты помнишь, мы ездили туда смотреть на воздушные бои наших летчиков с немецкими, а потом собирали пулеметные гильзы. Барака тети Дарьи не было: сгорел. Познакомился с местными ребятами-беспризорниками. Остался у них жить в большой землянке, видимо штабной, потому что стены и потолок были обшиты толстыми досками, с большой железной печью, от которой было тепло даже в сильные морозы. Остался полевой телефон, по которому мы в шутку заказывали в самых дорогих ресторанах что-нибудь поесть, и лампа-коптилка, сделанная из артиллерийского патрона.
Слушая Валерия Сергеевича, Виктор Павлович внимательно рассматривал друга детства, до неузнаваемости изменившегося за десятки лет. Возможно, это была его первая подробная исповедь. Видно было, что тот никак не мог успокоиться и от волнения крутил в дрожащих руках портсигар.
– В школу пойти не мог, – продолжал Валерий Сергеевич, – детдомовская одежда и ботинки порвались вдрызг. Попросился в ремесленное училище, где дали форму, постель в общежитии, хоть и скудно, но кормили. Чтобы подзаработать, вечером, а иногда и ночью работал грузчиком в магазинах, порту, даже санитаром в морге. На постоянную работу не брали: лет мало. Словом, хлебнул шилом патоки. После ремеслухи[2] с трудом удалось поступить в «Дзержинку»[3]. Эльза с отцом после войны жили в Севастополе. Там я и встретил ее во время учебного плавания. Только потеряв надежду найти тебя, в пятьдесят втором она согласилась стать моей женой. А теперь, после моего увольнения, живем в Ленинграде.
…Белая пелена тумана над Москвой-рекой постепенно опускалась, заволакивая уставшую от дневной суеты набережную. На другом берегу реки, над деревьями парка имени Горького, уже зарозовел восток, предвещая скорое наступление дня. А на втором этаже, в доме на Фрунзенской набережной, не ложились спать, не гасили свет. Здесь вспоминали события далекого детства более чем сорокалетней давности.
Глава 1
Путь в неизвестность
Несильный, но какой-то плотный ветер с Ладоги, казалось, пронизывал каждого в огромной толпе людей, собравшихся у ветхой деревянной пристани, примыкавшей к деревне Осиновец.
Вход на нее, перегороженный толстой цепью, охранялся двумя матросами без оружия. Страдая от холодного ветра, люди топтались на месте, стараясь согреться, и не спускали глаз с пароходика, мотавшегося на волнах за злополучной цепью.
– Граждане ленинградцы! – прозвучал голос с пароходика, усиленный мегафоном. – Сейчас будет посадка! Первыми садятся дети двадцать
Ремеслу́ха – так в обиходе часто называли ремесленные училища, созданные в октябре 1940 г.
«Дзержи́нка» – Ленинградское военно-морское училище им. Ф. Э. Дзержинского.