Ужатые книги (сборник). Александр Образцов
меня дёрнуло про мавра сказать? Неизвестно. Сам я смугл и курчав, но до того дня у меня и мысли никакой не возникало о возможности африканской родословной.
– Мавр? – высоким, мелодичным голосом переспросила она.
– Да. Потомок, – смиренно подал я себя, как какое-то редкое кушанье.
– Мавр… из Ленинграда, – попробовала она на зуб. Мне была дана возможность со стороны оценить свой уровень. Однако не успел я напитаться самоуничижением, как она подпрыгнула от неожиданного поворота своей недоуменной мысли:
– Потомок… Пушкина? – шёпотом спросила она. Была она учительницей литературы, я правильно определил.
– Нет, – хватило у меня ума отказаться от столь близкого родства. – Но ветвь одна.
В Семикачалинске, как и во всяком городе, новые кварталы, состоящие из панельных домов средней этажности, толпятся вдали от реки, от удобств рельефа, на бывших пустырях и болотах, и ближе к вечеру, тёмные и ободранные, напоминают толпы погорельцев, пришедших за подаянием. Старый город коренаст и много не подаст. Прошу прощения за рифмочку. Это я в стиле новой квартирной хозяйки. Старый город не рассчитывал на эти толпы, он веками сам себя подстраивал, подсыпал, сам к себе примеривался. Поэтому он стонет от густых потоков транспорта и весь, извините за выражение, засран организациями и промышленностью. Мне предстояло усугубить этот процесс – я помогал в реконструкции одного пакостного заводика. Заводик этот как-то притерся в старом городе, даже трубы его не очень досаждали горожанам: внутри них толстый слой копоти играл роль фильтра. Но явился я – и заводик начал пакостить по-крупному. Теперь ему оказалось мало территории, и он оттяпал кусок берега, вплотную прорвавшись к городскому пляжу. Старые трубы коптили умеренно, а новые, рассчитанные на перспективную чистоту технологии, скоро заставят местных патриотов бить во все колокола. Волнообразный рельеф старого города по каким-то сложным законам распространения дымов будет напоминать клубящиеся реки…
Примерно так я описывал будущее города Людмиле Вольтовне, сидя на кухне как раз на дне одной из предсказываемых мною клубящихся рек. Людмила Вольтовна располагалась на диванчике рядом с мужем, недоверчивым семикачалинцем в анодированной оправе, слушала так вдумчиво, что я представлял уже письма в защиту окружающей среды от моего пакостного заводика, возмущение общественности… Что я могу ещё сделать, кроме как тайно подтолкнуть на дорогу, по которой скрежещет научно-технический прогресс, некоторых любителей старины? Сам я кормлюсь от этого прогресса… А Людмила Вольтовна после нарисованных мною апокалипсических картин вдруг спросила:
– Значит, Пушкин всё же является вашим, скажем так – прапрапра – и так далее троюродным дедом?
Напрасно я думал, что экологические проблемы способны отвлечь женщину, если она чем-то увлеклась.
– Если так рассуждать, то многие… – начал я.
– Не скромничайте, – прервала она меня, начав какую-то свою работу с потомком Пушкина. – Это не столько