Обнять необъятное. Избранные произведения. Козьма Прутков
родились из переосмысления «Пифагоровых законов» Марешаля, участника французской революции. Но если у Марешаля говорится: «Будь добродетелен, если хочешь быть счастливым» , то у Пруткова это превращается в неподражаемое: «Если хочешь быть счастливым, будь им!» Марешаль злоупотреблял повелительным наклонением, как и Прутков – «Бди!», «Козыряй!». Часто афоризмы возникали и в веселых разговорах А. К. Толстого и Жемчужниковых. Остроумцы не лезли за словом в карман, и тогда являлись на свет такие мудрые мысли: «Если у тебя есть фонтан, заткни его: дай отдохнуть и фонтану» или «Не все стриги, что растет».
Иронизируя по поводу рационализма, абстрактного и самонадеянного мышления, создатели Козьмы Пруткова посмеивались и над дремучей ученостью. Эта черта проявилась в «Предисловии» к «Гисторическим материалам», в котором нельзя не увидеть пародии на научные предисловия, сопровождавшие различные публикации. Великолепный юмор самих «Гисторических материалов» едва ли не с самого начала зажил собственной жизнью и воспринимается до сих пор безотносительно к истории. А. К. Толстой обладал замечательной способностью стилизовать свои шуточные письма и стихи, что дает основание приписать ему замысел и осуществление первых и главных «Выдержек из записок моего деда». Неосознаваемое влияние их «неуклюжей грации» на многих пишущих, для выражения иронии невольно сбивающихся на архаический синтаксис и полузабытую лексику, дошло до наших дней.
В свое время, в 1854 году, произведения Козьмы Пруткова, публиковавшиеся в «Современнике», имели успех самый громкий. Трудно назвать даже классика литературы того времени, не процитировавшего бы или просто не упомянувшего вымышленного поэта. Кроме разве очень глупых людей, вся читающая публика подхватила шутку, включилась в игру, предложенную Жемчужниковыми и Толстым. В списках ходило и то, что не попало на страницы журнала.
Успеху способствовало и то, что Козьма Прутков начал публиковаться в период «мрачного семилетия», которое пало на конец царствования Николая I, когда журналы были стеснены цензурой. Впрочем, это не мешало русской журналистике набирать силу, поскольку, как отмечал Герцен, за казенным фасадом империи и стеснением внешним царствовала свобода внутренняя, духовная. Все больше заявляла о себе реалистическая литература, потеснившая романтизм.
О времени, предшествовавшем появлению Козьмы Пруткова, Тургенев вспоминал: «…Явилась целая фаланга людей, бесспорно даровитых, но на даровитости которых лежал общий отпечаток риторики, внешности, соответствующей той великой, но чисто внешней силе, которой они служили отголоском. Люди эти явились и в поэзии, и в живописи, и в журналистике, даже на театральной сцене… Что было шума и грома!»
Он называет имена этой «ложно-величавой школы» – Марлинского, Кукольника, Загоскина, Бенедиктова, Брюллова, Каратыгина…
На хладных людей я вулканом дохну,
Кипящею лавой нахлыну…
Эти