«Вселить в них дух воинственный»: дискурсивно-педагогический анализ воинских уставов. Сергей Зверев
в том или ином случае подаются. Противник, таким образом, совершенно исчезал из поля зрения разработчиков устава, будто его и не было вовсе, а то, на кого производилась атака, равно как и ее результат – оставалось, так сказать, за кадром. Конечно, реальный противник неуважения к себе не прощал. К тому же, значительная часть устава была посвящена организации действия фланкеров (тех же застрельщиков пехотной цепи), что означало, что вместо белого ружья стали больше полагаться на оружие огнестрельное, фактически превращая кавалерию в ездящую пехоту, лишенную органически присущего ей духа отчаянной храбрости и предприимчивости. Место этих качеств заняло пресловутое хладнокровие, которое требовалось от начальников даже не в бою, а как «одно из первых условий успешного учения, ибо на нем основаны правильность распоряжений и точность исполнений» [43, с. 2]. Язык устава вполне отражал убожество мысли: количество сокращений в тексте превосходит всякое воображение.
В виде некоторого исключения «Устав для драгунских полков» (1848), которые рассматривались как некий аналог мобильных войск, предписывал драгуну быть проворным, ловким и вообще проявлять «совершенную развязность[31]» и при этом «уметь твердо и смело действовать штыком, цельно стрелять и пользоваться местоположением[32]» [148, с. 1–2]. Дальше этого дело не пошло, и драгунский устав стал полным подобием кавалерийского устава.
Печально, что пример лихой кавалерийской атаки в Восточную войну (1853–1856) дали англичане вошедшим в историю геройским ударом легкой бригады Кардигана в сражении при Балаклаве. Оказавшиеся на пути британских кавалеристов Киевский и Ингерманландский гусарские полки, в полном соответствии с уставом 1819 года, хладнокровно ждали неизвестно каких распоряжений, пока не были сметены атакующими. Нетрудно предположить, что их командиры вряд ли были знакомы с заветами наставления «О службе кавалерийской».
Разложение воинского духа коснулось и морских уставов. Из вышедшего при Павле I в 1797 году «Устава военного флота» исчезли слова об обязанностях капитана в бою, которые петровский «Морской устав» (1720) живописал яркими красками: «В бою должен капитан или командующий кораблем не только сам мужественно против неприятеля биться, но и людей к тому словами, более давая образ собой, побуждать, чтобы мужественно бились до последней возможности и не должен корабля неприятелю отдать ни в коем случае, под потерянием живота и чести» [104, кн. 3, гл. 1, 90]. Теперь в бою капитанам полагалось следить, «чтобы во всем было устройство и распорядок», чтобы напрасно не расходовался порох и боевые припасы, и вовремя извещать флагмана об отличившихся офицерах «каковым-либо знаменитым деянием во время битвы и каковой опасности» [146, с. 39].
Хозяйственная рачительность сквозила и в требовании к вахтенным, чтобы они берегли стеньги и «без крайней нужды, яко то в погоне или уходе (курсив мой. – С. З.) от неприятеля, не несли излишних парусов» [152, с. 33]. Мало того, что возможность бегства
Т. е. раскованность в движениях.
Т. е. применяться к местности.