Аракчеев. Николай Гейнце
тайну ее чересчур откровенного сердца.
Но Зарудину было не до того – он молился одному кумиру, и этот кумир была Наталья Федоровна Хомутова.
X
Отец и мать
Исключительное внимание молодого гвардейца к их дочери не ускользнуло от стариков Хомутовых, или, вернее сказать, от зоркого глаза Дарьи Алексеевны, как не ускользнуло от нее и поведение относительно Зарудина молодой Бахметьевой.
– Влюбилась девка, как кошка, так на него свои глазища и пялит, а он на нее, сердечную, нуль внимания, нашу так и ест глазами, – сообщала она свои соображения Федору Николаевичу.
– И я заприметил, – счел долгом поддержать в жене мнение и о своей прозорливости старик. – А Талечка, как и что? – после некоторой паузы с тревогой в голосе спросил он, не соображая, что этим вопросом разрушал в уме жены впечатление того, что и он что-нибудь заприметил.
– Наша-то? Да разве наша в этих делах что-нибудь смыслит? Ребенок ведь сущий, хотя и восемнадцатый год, пора, когда наши матери по трое детей имели, глядит ему в рот, что он скажет, и сама сейчас словами засыплет, а чтобы на нежные взгляды его внимание обратить или улыбочкой ответить… с нее это и не спрашивай… – с оттенком горечи заметила Дарья Алексеевна.
– Что это, мать, ты как будто недовольна, что дочь на шею мужчине не вешается? Ей и не след, не чета она у нас Бахметьевской… – строго заметил Федор Николаевич.
– Уж и ты, отец, скажешь, ровно топором отрубишь: «на шею мужчине не вешается». Иное дело вешаться, а иное дело некоторое сочувствие молодому мужчине выказать, ежели он нравится. Чай и я тебя взяла глазами и пронзительной улыбкой.
– Ишь, старуха, старину вспомнила, – улыбнулся Федор Николаевич.
– Да к тому и вспомнила, что не нами это началось, не нами и кончится… Молодежь-то, что мы, что они – все та же.
– Ну, это тоже надвое написано: та же ли? – задумчиво вставил Хомутов.
– Это ты насчет чтениев ихних, так это оставь, чтения чтениями, а по любовным делам, как это от века велось, так с концом века и кончится, – авторитетно заметила Дарья Алексеевна.
Хомутов снова улыбнулся.
– А может, он ей и не нравится?
– Вот то-то и оно… Этого-то мне допытаться и хочется, а как приступиться, ума не приложу. С Талечкой говорить без толку не приходится, а, между тем, лучшей для ней партии и желать нечего – человек он хороший, к старшим почтительный, не то что все остальные петербургские блазни, кажись бы в старых девках дочь свою сгноила, чем их на ружейный выстрел к ней подпустила бы. К тому же и рода он хорошего, а со стариком вы приятели.
– Приятели, – перебил он жену, – а действуем-то мы с тобой относительно его не по-приятельски…
Дарья Алексеевна вскинула на него удивленный взгляд.
– Как так?
– Да так, сына его на нашей дочери женить собираемся, а о том, чтобы спросить его согласия и не додумались, а может, сынок-то и без родительского ведома к нам зачастил, может, у