Она доведена до отчаяния. Уолли Лэмб
почтальона, соседка помахала мне рукой. Она назвалась Робертой и попросила сбегать в магазин за пачкой «Ньюпорт». От сдачи она отмахнулась и ослепила меня экзотической историей своей жизни: когда-то она была замужем за глотателем шпаг, который сейчас сидит в тюрьме, где ему самое место. Ее второй муж, канадец французского происхождения, прости его Боже, умер. Роберта ездила со своим канадцем на Аляску и Гавайи, причем Аляска ей больше понравилась. Она видела убийство президента Кеннеди во сне за неделю до того, как оно случилось. А еще она вегетарианка с 1959 года, потому что открыла тогда банку говяжьего гуляша и увидела в ней крысенка.
Бабушка, выйдя подмести крыльцо, через витрину увидела меня у Роберты и поманила домой. В прихожей она хлопнула меня по голове свернутой в трубку газетой.
– Чтобы не смела больше слова сказать с этой подзаборницей, – сказала она, побагровев от гнева. – И россказней ее не слушай!
– У меня есть право самой выбирать друзей! – заорала я.
– Только не среди дешевок вроде этой!
Средоточием жизни на Пирс-стрит была суперетта Конни – мини-маркет в подвале большого, обшитого асбестом жилого дома. Конни, толстуха с рыжими, как у Люсиль Болл, волосами сидела за прилавком на плетеном стуле, повернув к себе электровентилятор, и очень берегла свои длиннейшие ногти, с ворчаньем пробивая покупки. Ее племянник Биг-Бой работал в суперетте мясником. Похожий на Дага Макклюра из «Виргинца», он насвистывал сквозь зубы и носил полосатые рубашки и фартук, перемазанный кровью.
Бабка отоваривалась у Конни, потому что так и не научилась водить машину, но лелеяла обиду на Биг-Боя, который однажды обратился к ней в присутствии прямо-таки всех покупателей: «Чего желаете, дорогуша?» Когда я к ней переехала, бабушка была просто счастлива сделать меня девчонкой на побегушках. Каждый день она вкладывала деньги мне в ладонь и посылала за антацидом, крахмалом или сливовым соком, всякий раз напоминая мне держаться подальше от Биг-Боя и стойки с грязными журнальчиками.
Над супереттой жили Писеки. Их дочери-близнецы, Розалия и Стася, были моими единственными ровесницами на Пирс-стрит. Они вечно болтались на своем крыльце – танцевали, хихикали и показывали средние пальцы соседским мальчишкам, кричавшим вульгарные замечания. У них был маленький проигрыватель в пластмассовом клетчатом чемодане и одна поцарапанная пластинка «Большие девочки не плачут», которую они крутили не переставая на полной громкости. Близняшки носили шорты и короткие блузки с рюшами и были тощими, как палочки для ушей, хотя постоянно что-то жевали и пили. Каждый день у них проходил как частная вечеринка. Я завидовала девчонкам – и смертельно их боялась. Бабка однажды плеснула в сестер водой из графина и назвала грязными пиэлями, когда они звонили к ней в звонок и прятались за стволом катальпы. Стася и Розалия немедленно меня невзлюбили, и ежедневные походы в магазин превратились в кошмар.
– Эй, ты! – крикнула мне вниз Розалия в первый раз. Ее сестра перегнулась