Она доведена до отчаяния. Уолли Лэмб
всласть. Тельма пришла сюда и объявила, что позвонит в полицию и заставит их меня посадить, потому что и без моих подлянок трудно одной растить такого сорванца.
– А сколько ему тогда было?
– Да лет пятнадцать. Он был непоседой, приходил сюда и жаловался на нее, совсем как ты. Сказал нам с канадцем, что ждет не дождется, когда уйдет из этого дома и поступит на флот.
Мне было интересно, что еще Роберта расскажет о дяде Эдди, но она поднялась и сообщила, что на сегодня пора закругляться.
– Эх, канадец, – вздохнула она. – То он меня любит, жить без меня не может, то бьет об стенку. – Она покачала головой с грустной улыбкой: – А я ему позволяла. Это ли не сумасшествие?
Вскоре после покупки новой машины мама устроилась на работу кассиршей по сбору дорожной пошлины на платный Ньюпортской мост – полчаса езды от Истерли. Ее волосы казались еще светлее по сравнению с защитного цвета формой. На работу и обратно мама ездила, не поднимая верх «Бьюика». Через неделю она пошла на первое свидание.
Когда за завтраком она объявила свою новость, я заметила, что у нее дергается веко.
– Вроде ничего такой, – сказала она. – Каждое утро дарит мне «Херши кисс». Я себе и говорю – пользуйся случаем.
– А как он внешне? – спросила я.
– Да вроде симпатичный. По крайней мере, в окно машины.
Бабушка отложила вилку и сказала, что ей уже поперек горла весь этот девчоночий вздор от особы, которой стукнуло тридцать два годика. Она хочет напомнить моей матери, что в глазах церкви она по-прежнему замужняя женщина. Не станет же она резервировать себе местечко в аду ради одной развеселой ночки!
Я никогда не думала о матери как о способной на развеселую ночку. Всю неделю она мерещилась мне в кошмарах в платье с глубоким вырезом, танцующей в ночном клубе щека к щеке с Джонни Стомпанато.
Вечером мама взволнованно бегала по комнате, собираясь на свидание. Она побрызгалась духами «Табу», которые я отправляла ей в больницу на Рождество, и потыкала губы помадой, напевая под нос «Вините в этом босанову». У мужчины, для которого она прихорашивалась, свой магазинчик на Эдсон-стрит, сказала мать. Газеты, табак и ореховые смеси. Я с облегчением узнала, что сегодня они всего лишь идут в кино.
Бабушка официально объявила, что умывает руки, однако послала меня в мамину комнату в качестве шпионки, вооружив святой троицей вопросов: какой он национальности, религии и какая у него фамилия.
Фамилия у него была Зито. Марио Зито.
– Но все приятели называют меня Игги, миз Холланд, – объяснил он бабушке, вцепившейся в подлокотники кресла и упорно не глядевшей на гостя.
Игги Зито совсем не походил на приблатненного Стомпанато – веснушчатый коротышка с волнистыми рыжими волосами, в вельветовом полупальто. Нечто среднее между теми мужчинами, которых мы с Джанет игнорировали, и теми, кого поднимали на смех.
– А это моя дочка, Долорес, – представила меня мама. Я на секунду подняла взгляд на Зито и снова принялась пристально