В тихом омуте. Пола Хокинс
разные символы кроваво-красным лаком, писала имена погибших женщин на запотевших оконных стеклах. И рассказывала истории о ведьмах, которых топили в реке, о потерявших надежду женщинах, разбивавшихся о скалы внизу, о перепуганном маленьком мальчике, прятавшемся в лесу и видевшем, как его мать бросилась с обрыва и разбилась насмерть.
Конечно, я не могла об этом помнить. Пытаясь найти в памяти прячущегося маленького мальчика, я вижу только бессмысленные обрывки, похожие на прерванный сон. Ты шептала мне на ухо. И это происходило не холодной ночью у воды. Во всяком случае, мы не жили тут зимой, и холодных ночей у воды не проводили. Я никогда не видела напуганного ребенка на мосту посреди ночи – как бы я, в то время совсем маленькая, сама оказалась там? Нет, это была история, которую рассказала мне ты. Как мальчик прокрался среди деревьев, поднял голову и увидел в лунном свете белое как полотно лицо своей матери, увидел, как она, раскинув руки, бросается в тишине вниз, услышал, как оборвался ее крик при ударе о черную воду.
Я даже не знаю, существовал ли мальчик, видевший, как умирает его мать, или ты все придумала.
Я вышла из своей старой комнаты и направилась в ту, которая раньше была твоей, а теперь, судя по всему, ее занимает твоя дочь. Там царил жуткий беспорядок: одежда и книги разбросаны, на полу валяется влажное полотенце, на прикроватной тумбочке грязные кружки, спертый воздух пропитан табачным дымом и приторным запахом увядших лилий в вазе возле окна.
Я машинально начала уборку. Расправила постельное белье и повесила полотенце сушиться в ванной. Я стояла на коленях, вытаскивая из-под кровати грязную тарелку, когда услышала твой голос, и у меня перехватило дыхание.
– Какого черта ты тут делаешь?
Джулс
Я поднялась с довольной улыбкой, поскольку с самого начала знала, что они ошиблись. Я знала: ты не могла умереть. И вот ты действительно стоишь в дверях и велишь мне убираться к чертовой матери! Тебе шестнадцать или семнадцать лет, ты держишь меня за запястье, впившись в кожу накрашенными ногтями. «Я сказала вон, Джулия! Толстая корова».
Улыбка сползла с моих губ, потому что, конечно, это была вовсе не ты, а твоя дочь, которая очень похожа на тебя в том возрасте. Она стояла в дверях, уперев руку в бок.
– Что ты тут делаешь? – снова спросила она.
– Мне очень жаль, – ответила я. – Я – Джулс. Мы не встречались, но я твоя тетя.
– Я не спрашиваю, кто ты, – отозвалась она, глядя на меня, как на идиотку. – Я спросила, что ты тут делаешь? Что ты ищешь? – Она отвернулась от меня и бросила взгляд на дверь в ванную. – Внизу ждут полицейские, – сообщила она и, не дожидаясь ответа, не спеша направилась по коридору, стуча шлепанцами по кафельному полу.
Я пошла за ней.
– Лина, – сказала я и положила руку ей на плечо.
Она дернулась, будто ошпаренная, и резко повернулась, испепеляя меня взглядом.
– Мне очень жаль.
Она опустила глаза и начала тереть то место, до которого я дотронулась.