Глоточек счастья. Владимир Жуков
и из строя выйти, а самолёт его – стратегический ракетоносец – без сердца, то бишь без меня мог остаться, что серьёзно повлияло бы на боеспособность нашей доблестной армии, и ответственность за это, товарищ Охалков, полностью бы на вас легла. А теперь посмотрим, к чему ведут мои шутки. Как вы понимаете, моржи, будучи людьми понимающими, разрешили не работать на самолёте, пока не спадёт жара, потому что прикоснуться невозможно к обшивке: раскалённый дюраль не шутка. Но это совсем не значит, что, если они разрешили отдыхать, то на самолёте не должно быть дежурного по кораблю. Так вот, мало того, что вы ошарашили доблестного советского офицера, достойного воина РККА, чистейшим жидким кислородом, лишь самую малость перемешанным с водой, что одно преступление только, вы самолёт свой безответственно оставили без присмотра, чем подвергли его опасности. То есть совершили сразу два опаснейших и непростительных деяния. Командирский корабль, можно сказать, погиб совсем недавно по той же самой причине, что дежурного по кораблю не было: спал вместе с остальными в нише капонира.
Круглов сделал паузу, чтобы полюбоваться действием сказанного и, увидев, что экипажу не терпится узнать, что же там случилось в первой эскадрильи, продолжал:
– А в первой эскадрилье, когда все также отдыхали, на свой самолёт, откуда ни возьмись, подрулил на «Газике» наш комполка гвардии полковник Садистов. Отпустил он машину и по стоянке взад-вперёд начал ходить. Ходил он себе, бродил, да так и не нашёл никого. Ни единой души кругом. А самое интересное заключалось в том, что полковник Садистов пьян был до такой степени, что никак додуматься не мог до ясной, как божий день, истины: техники в нише капонира спят. Так пойди к ним, выдери их как сидоровых коз, чтоб служба мёдом не казалась. И работа с личным составом была бы проведена, и самолёт бы, конечно же, уцелел. Так нет. Гвардии полковник Садистов, никого не найдя, не нашёл ничего лучшего, чем подойти к стойке передней и безжалостно обоссать её…
Эффект, произведённый на публику, был ошеломляющий. Все, кроме молодого, переписывающего карлу-марлу, прекрасно понимали, что значит на самолёте описать стойку шасси! Такой самолёт обречён, и ни один уважающий себя лётчик ни за что на нём летать не будет.
– Так вот, товарищи офицеры! И в особенности вы, товарищ лейтенант, – продолжал Круглов, переводя взгляд на лейтенанта-инженера Петрова, – вы должны понимать, что произошла в первой эскадрилье не просто предпосылка к лётному происшествию, а возникло ЧП международного, планетарного масштаба. Почему? А потому, что самолёт наш стратегический. Носитель ядерного оружия. Каждый такой аэроплан индивидуально на учёте в ЦК КПСС стоит. Падает, к примеру, истребитель или транспортный какой, так и бог с ним. Самолёты эти для ЦК – простые инфузории. А падает наш самолёт – так даже дорогого и любимого Леонида Ильича будят в любое время: хоть пьяного, хоть трезвого. И сами Кутахов и Устинов навытяжку становятся перед ним и от страха дрожат как самые последние негодяи. Боятся, что звёзды с них посрывают и от кремлёвской