Любовь-морковь и третий лишний. Дарья Донцова
что Алиса видела меня в костюме горничной, с маской на лице и с париком Жанны на голове.
– Ой, у тебя кровь на щеке! – воскликнула реквизитор. – Где поцарапалась-то?
Я осторожно потрогала царапину.
– Щепкина в меня щетку швырнула.
Алиса прищурилась:
– Чем ты королеве не угодила?
– Не понимаю.
– Ты вообще кто?
– Евлампия Романова, можно просто Лампа, новый гример.
– Па-анятненько, – протянула Алиса, – небось слушать ее не стала.
– Ты о чем?
Алиса ухватила меня за руку, протащила по коридору, потом впихнула в огромную комнату, забитую самыми неожиданными предметами: гипсовыми бюстами, посудой, книгами, игрушками, постельным бельем и штабелями чемоданов.
– Чаю хочешь? – приветливо предложила реквизитор.
– Можно, – кивнула я.
Алиса отодвинула занавеску, схватила с подоконника тарелку с сушками и жестяную коробку.
– Ты первый день у нас?
– Ага, – кивнула я.
– До этого в театре работала?
– На радио.
– Ну, там, наверное, другие порядки, – задумчиво сказала Алиса, плеская в не слишком чистые кружки кипяток. – Ладно, ща постараюсь ввести тебя в курс дела. Все актеры страшно суеверны, у каждого своя примета, впрочем, есть такие примочки, которые все соблюдают. Про семечки слышала?
– Нет.
– Их лузгать в театре категорически нельзя.
– Почему?
– Сборов не будет.
– Вот глупость!
Алиса улыбнулась:
– Может, оно и так, только на невинные семена подсолнечника и иже с ними наложен запрет. Причем сия примета работает во всех театрах и на многих съемочных площадках. Еще упавшая роль!
– Что?
– Ну если актер уронит бумаги с текстом, который ему предстоит выучить, то надлежит не медля ни секунды сесть на листы. В любом месте! Грязь, лужа, людное, пафосное место, ничто не имеет значения.
– А это зачем?
– Иначе провалишь спектакль.
– Интересно!
Алиса захихикала:
– Да. Это, так сказать, общие правила, потом идут личные заморочки. Имей в виду, актер начинает играть роль прямо в гримерке, одевается, накладывает тон и преображается. До смешного доходит, когда мы пьесу «Царь всея Руси» ставили, я до одури Льва Барашкова боялась. Он в принципе достаточно милый дядечка, интеллигентный, вежливый, а как в Петра Первого перевоплотится, лучше уноси ноги. Представляешь, один раз приволакиваю в гримерку жезл, ну такой атрибут костюма типа посоха, Петр на него опирается. Вламываюсь в комнату, а Барашков уже во всей красе у окна стоит. Я заулыбалась и говорю: «Здрасти, Лев Петрович, вот ваша тросточка!»
Алиса ожидала, что актер спокойно протянет руку, но Лев вдруг выкатил круглые, совершенно бешеные глаза да как заорет:
– Кто пустил бабу в покои! Эй, стража, убрать чернавку! Отрубите ей голову, чтоб другим неповадно было в царскую опочивальню входить!
Алиса тогда перепугалась до потери пульса, у Барашкова был жуткий вид.
– Надо же! – воскликнула