Три венца. Василий Авенариус
был почтительный ответ.
– Но просьба, повторяю, очень большая! Вы вчера ведь только прибыли сюда и, конечно, еще утомлены, не отдохнули?
– Мы, пани, люди военные, и утомления для нас не существует.
– Так вы не слишком на меня рассердитесь, если я вас теперь же заставлю совершить обратное путешествие в Самбор?
– С вами, в качестве конвойного?
– То-то, что без меня. Мне во что бы то ни стало надо отправить очень важное и спешное письмо к отцу, и более верного гонца, как вы, я не знаю. Как рыцарь, вы в просьбе моей, конечно, не откажете?
Она произнесла это как-то особенно ласково, но так решительно, что пан Осмольский насупился и отдал ей формальный «рыцарский» поклон.
– Вы делаете мне слишком много чести, пани. Между вашими собственными служителями, между прислугой вашей сестры нашлись бы, я уверен, вполне благонадежные люди, которые с не меньшим успехом, чем я, исполнили бы это немудреное поручение.
– Так вы не желаете сделать это для меня?
– Если прикажете, то я, разумеется, повинуюсь: ваше слово для меня – закон.
– Так я приказываю.
– Слушаюсь, пани, – не без горечи уязвленного самолюбия отвечал пан Осмольский. – Письмо, может быть, уже при вас?
Небольшое, сложенное треугольничком и запечатанное письмо, действительно, оказалось уже у нее наготове. Приняв его, пан Осмольский молча откланялся, подошел к хозяевам объяснить, что по самому неотложному делу должен сейчас же возвратиться в Самбор, и без оглядки удалился.
– Мне даже жаль его! – усмехнулся пан Тарло. – Вы точно нарочно услали его отсюда?
– А если бы и так? – вполголоса отвечала панна Марина. – Отстанем немножко от других.
Пропустив остальное общество вперед, они незаметно завернули в безлюдную боковую аллею.
– Время дорого, – начала тут опять панна Марина, – и с вами, любезный пане Эвзебий, я не стану более играть в жмурки. Вы не менее строгий католик, как вся наша семья Мнишек, и потому, конечно, поймете, что благо святой нашей церкви должно быть нам выше даже собственного нашего счастья. Между тем, в руках моих, можно сказать, судьбы нашей церкви: от меня зависит обратить к ней миллионы еретиков. Что вы глядите на меня так удивленно? Объяснюсь проще: нам надо заставить московского царевича перейти в нашу веру, а для этого мне надо завоевать его расположение…
Пан Тарло, как ужаленный, даже привскочил на ходу.
– И я должен еще содействовать вам? – вскричал он. – Это, пани, бесчеловечно!
– Что я не совсем бесчеловечна, что я к вам… благосклоннее, чем к кому-либо другому, вы можете судить уже потому, что вас я не удаляю от себя, тогда как вашего опаснейшего соперника, как видите, и след простыл. Я послала его с письмом к моему отцу, чтобы тот ни за что не отпускал его уже из Самбора.
– Только для этого?
– А по-вашему этого мало? Мне выпала, как я только что говорила вам, великая, но и трудная задача –