На Москву!. Василий Авенариус
коробом повалился в снег.
– Ну, ну, ну, не буду, не тронь! – взмолился Трошка. – Сдуру сболтнулось.
– То-то сдуру. Ну, вставай же, не бойся, не трону больше.
– Да на что тебе, Петрусь, в замок? Верно, к Марье Гордеевне с ответом от твоего князя?
– Наконец-то додумался, умная голова!
– Зачем же тебе самому к ней, коли я могу все за тебя справить.
– Стало, не можешь.
– А с собой тебя, прости, мне взять никак невозможно!
– И не нужно; я сам собой пойду: куда ты, туда и я.
– Но я не хочу, Петрусь, слышишь: не хочу!
– Мало ли что. И нитка тоже не хотела, да игла потянула. Добром ты от меня не отделаешься.
– Ах ты, Господи, Боже ты мой! – чуть не захныкал Трошка. – Хозяин мой, Степан Маркыч, меня со света сживет: в гневе своем он никаких границ себе не знает.
– Хозяин твой и не увидит меня: ты проведешь меня прямо к племяннице.
– Да в горницу-то к ней ход через горницу дяди.
– А уж это, братику, твое дело, как отвести ему глаза. Можешь вызвать ее ко мне на лестницу, что ли. А наскочишь все-таки на хозяина под сердитую руку, так сам же и казнись. Ну, да Бог не выдаст, – свинья не съест. Что вперед загадывать? Гайда!
Бедному Трошке волей-неволей пришлось покориться. Прошли они этак еще версты полторы, а дорога все далее уклонялась в сторону от замка. Петруся взяло опять сомнение.
– Куда ты меня ведешь, бисов сын? – спросил он.
– Как куда? В замок.
– Да замок вон где, совсем, видишь, назади остался.
– А по-твоему лучше идти так, чтобы поляки нас из траншеи углядели и перехватили? Сейчас, погоди, свернем куда нужно.
И точно, немного погодя, дорога сделала крутой поворот.
– Ну, теперь, брат, за мной в кусты, – сказал Трошка, – да, смотри, не увязни.
Предостережение было не излишне: когда Петрусь, вслед за своим товарищем, прыгнул с дороги через занесенную снегом канавку в кустарник, то увяз в рыхлом снегу выше колен.
– Зачем не слушаешься! – укорил его Трошка. – Не видел разве, куда я прыгнул: тут кочка. А ты прямо в яму!
– Много увидишь в экую темень… Бодай тебя бык!.. – ворчал Петрусь, не без труда выкарабкиваясь из своей снежной ямы.
Не будь с ним Трошки, он не раз еще, конечно, застревал бы в мелкорослом, но густом кустарнике. Трошка же, видимо, прекрасно знал окружающую местность и шел себе вперед да вперед без оглядки, описывая широкую дугу к городскому пепелищу. Вот они шагают по каким-то грядам меж раскидистых деревьев и должны поминутно наклоняться, чтобы отягченные снегом ветви не задевали их по голове.
– А уж какие тут у нас водились яблоки, какие груши, сливы, – эх-ма! – с сокрушением сердца вздохнул Трошка и щелкнул языком.
– У вас? – с недоумением переспросил Петрусь.
– Ну, да, ведь это же огород Степана Маркыча; а вон и дом наш.
Трошка указал на черневшие за огородом развалины.
– Да ведь от него ничего не осталось.
– Еще бы остаться. Горело так, что страсть! Главное-то жилье было каменное, с давних еще