Весна. Исаак Дан
слышишь меня или нет?
Макс хотел встать между ними. Разорвать линию взглядов. Не смог. Аня знала, не сможет. Его голос был нервным. Он ей помешал. Помешал? Чему? Что происходит? Макс должен помочь. Помочь ей.
Эти глаза знали так много. Эти лица пережили столь разное. Понимала Аня, летя им навстречу.
Неужели Макс будет драться?
Что ему оставалось? Что происходит, он не понимал, но видел, как это неприятно Ане. Она дрожала, пыталась прикрыться рукой. Вдобавок, этот клоун в чёрном, невесть откуда взявшийся, невесть чего добивавшийся, вёл себя так, словно не видел, не слышал Макса. Словно, вообще, не догадывался о его присутствии, и Максу тут быть не полагалось. Это доводило до бешенства.
Но Макс всегда умел заставить слушать себя. Горе ему, если он оставлял единственный способ.
Лицо Макса покрыли мелкие красные точки. В мгновение ока они разрослись, и он стал пунцовым.
– Перестань таращиться на неё, кретин! Если ты сейчас же не уберёшься, тебе будет худо!
И воздух, зажатый между домов, содрогнулся от рыка.
Джек здесь, не смей возвышать свой голос! Шаг не ступишь в его сторону. Пока крепкие лапы держат тело Джека, пока по влажным ноздрям Джека течёт горячее дыхание, пока от ударов большого сердца по массивной груди Джека, звеня, бежит жаркая дрожь, тебе не удастся даже прикоснуться к Нему. Так служит Джек Тому, чей запах сладок, чьи руки несут любовь, чьи губы произносят приказы, которым не повиноваться невозможно! Не смей перечить ему! Берегись!
Собаку Макс сразу не углядел. В первый миг показалось, что ревёт и хрипит от натуги снег. Он не боялся собак, но этот белый гигант, что стоял, как вкопанный, весь ощетинившись, был очевидно опасен. Макс изучал торчащие из оскаленной пасти клыки и чуял в нём волка. Чудная история приобретала совсем странный оборот. Макс, кажется, не знал, что ему делать. Его съедало мучительное ощущение. Он с судорогой сжимал кулаки, но уже не от ярости.
А где-то на проспекте мчались машины. С визгом скрипнула подъездная дверь. И, задыхаясь, Аня поняла – всё. И точно, он отпустил её. Круто развернулся и такой же зачарованной походкой устремился туда, откуда пришёл. Пёс немного выжидал и затем гордо затрусил за ним. Аня едва не упала на снег.
Они уходили. Максу хотелось кричать вдогонку. Кричать обидное, дерзкое. Заставить вернуться. Но жалкая и – после всего – трусливая глупость подступала к губам Макса. Он не давал ей сорваться с губ. Шептал и глядел им вслед.
Аня не хотела смотреть. Не могла удержаться. Поднимала глаза.
Пёс сделался белым пятном. Чуть более белым, чем снег. Человек порой наплывал на него справа. Вытянутой перечерненной тенью.
Аня прятала глаза вниз, не хотела смотреть. Не могла удержаться опять. Но вот, наконец, их не стало.
Между домами стояла темнота. Темнота опиралась на снег. Совсем недавно, когда ещё ничего не случилось, Анины глаза зачем-то настороженно бередили темноту и снег. И из них возникли Те, двое. Возникли? Были ли? Может, темнота и снег рябили у Ани в глазах и ей всё померещилось?
Легко