Бунт 2. Владимир Уланов

      – Будя, будя, Афанасий, ступай, да по дороге кликни ко мне домовитых: Самаринина, Подкорытова да Мельникова с Сидельниковым. Мне с ними поговорить надобно.

      Афанасий от Корнилы вышел на улицу в приподнятом настроении, думая о том, что все-таки оценил Яковлев его службу, серебро дал, и пощупал рукой за пазухой кошель, который приятно холодил тело. «Деньги-то он дал, – размышлял дальше казак, – а вот чарки вина не подал, выпить со мной не захотел. А это уж не по казацкому обычаю». Подумав об этом, Афанасий опять впал в апатию. Козлов стал ненавидеть себя за то, что согласился на предательство своих же товарищей. «А если Стенька придет в Черкасск, что тогда?..». От этих мыслей он затосковал еще больше, даже серебро за пазухой стало тяжелым. Но, пересилив себя, казак продолжал думать: «Да и что я такого наделал, не убил же никого? Да ну их к черту, всех этих атаманов! Пойду-ка я лучше в кабак и напьюсь», – решил Афанасий. Не заметил, как вышел на майдан около войсковой избы. Кабак был недалеко, и Афанасий решительно направился к нему. Но в это время кто-то дернул его за рукав. Козлов обернулся и побледнел: перед ним стояла Алена, жена Разина.

      – Еле тебя разыскала. Казаки сказали, что ты от Степана вернулся по делам в войско Донское. Я даже сперва не поверила, а они говорят, что правда. Почти полгородка обегала, тебя разыскивая, даже в курене у тебя была, но твоя женка сказывала, мол, не знает, где ты.

      Алена сильной рукой ухватила казака за кафтан, увлекая его за собой. Афанасий попытался высвободиться, но не тут – то было: женщина не отпускала его, засыпая вопросами, спрашивая о Степане Разине, о его войске.

      Козлов стоял, будто проглотил кол, не зная, что ответить и как уйти от женщины.

      Присмотревшись к казаку, Разина заметила, что с ним что-то неладное, и спросила испуганно:

      – Не заболел ли ты, Афанасий? Или пьян?

      Казак молчал. И что мог он ответить казачке? Рассказать о том, что предал своих товарищей за кошелек серебра, и о том, как бежал из разинского войска? И вдруг его охватила такая злоба на себя, на Разина, на эту женщину. Ему захотелось сделать плохо Алене и не видеть этих счастливых глаз, полных ожидания и радости за мужа, атамана, освободителя и радетеля за народ. Бешеная злоба переполнила Козлова и выплеснулась жестокой подлостью, как у всех трусливых людей.

      – Наверно, муженька своего дожидаешься? Ждешь, поди – не дождешься? Жди! Жди! Только забыл он тебя давно, казачка! Завел он в любовницы ханскую дочку – княжну. Любится, целуется с ней, сам видел – и не шибко-то домой торопится. Привезет ее к тебе в курень второй женкой. Будете жить, как басурмане. У них-то по несколько женок, – и, совсем разойдясь, плюнул на землю и сказал: – Тьфу ты, какой грех, господи!

      Алена сперва с удивлением слушала казака. Затем побледнела, лицо ее как бы одеревенело, в глазах заходили злые искорки. Казачка