Бунт 2. Владимир Уланов
не пошел в город? – вдруг спросил Иван Чемкиз.
– Сегодня недосуг ему.
– Это почему же? – спросил Каторжный.
– Наверно, с княжной тешится, – с недовольной ноткой в голосе сказал Фрол Минаев.
– Может, тешится, а может, и нет. Погодить ему надо. Мало ли что воеводы задумали. Надо быть настороже. Правильно атаман решил пока не ходить в город. Мы сходим – посмотрим, а там видно будет, – ответил всем Леско Черкашин.
Все смолкли, не говоря больше об атамане, хотя каждый думал о нем, проклиная басурманку, которая словно околдовала Разина в последнее время, – да так, что не отлучался он от нее, а если и шел выпить чарку с есаулами, то спешил опять к ней, словно чего-то боялся.
По улицам Астрахани шел торг. Праздничные толпы людей окружали казаков, разглядывали их, словно неведомых заморских гостей. Городской люд с ними торговался или пил чарку задарма. Казаков расспрашивали о походе, о неведомых странах, о житье в войске, а самое главное, об их атамане – необыкновенном и славном человеке, защитнике народном.
На угощение разинцы не скупились, товары сбывали за бесценок, приглашали к себе в войско – в казаки.
Войдя в город, Федор Сукнин, несмотря на уговоры своих товарищей, направился к острогу. Ефим не захотел оставлять его одного в горе, пошел с ним, а за ними увязался их новый знакомый Данило.
Подойдя к высоким воротам острога, казаки огляделись. Федор Сукнин подошел к воротам и затарабанил рукоятью сабли в кованные железом ворота. Бил долго и неистово. Вдруг в воротах открылась небольшая дверь, из нее вышло трое стрельцов, один из них грубо спросил:
– Что вам, казаки, надобно, чего бахаетесь в ворота? Не в острог ли захотели?
– Ребята! – взмолился Ефим. – Не сидит ли у вас в остроге женщина с детишками? Ее Марией Сукниной кличут.
Все тот же стрелец ответил:
– Не слыхали про такую, да и мало ли тут их, сердешных, мается, про них нам неведомо, об этом один дьяк Игнатий знает.
– Где же мне ее теперь искать? – с дрожью в голосе сказал Сукнин и сник, ссутулившись.
Стрельцы с сочувствием посмотрели на него, один из них спросил:
– Жена, что ли?
– Жена, жена, ребята! – ответил за Федора Ефим.
Вдруг один из стрельцов, который был помоложе, сказал:
– Кажись, я припоминаю, была такая в остроге. Ее еще дьяк пытал, а потом мы свели ее на воеводский двор, но деток при ней не было. Может, не она, – засомневался стрелец, – только говорили все, будто эта казачка – жена есаула.
Сукнин встрепенулся, почти закричал:
– Говорите, где воеводский двор? Сказывайте побыстрее!
– Эх, казачки, туда вас не пустят. Сегодня воеводский двор сотня стрельцов охраняет, так что лучше туда не ходите, – посоветовал один из стрельцов.
– Сказывайте где? – настаивал Сукнин.
– Зря, ребята, идти собираетесь. Нет ее теперь в живых, – сказал все тот же молодой стрелец.
– Как это нет! – закричал Сукнин, хватаясь за саблю.
– Разговаривал я дня три назад с конюхом воеводским, он