Год Крысы. Путница. Ольга Громыко
высматривал Алька. Если у этого гада есть хоть капля совести, он обязан прийти им на помощь! Всего-то четыре стражника охраны, глашатай и палач, толпу же можно в расчет не брать, в ней от силы пара храбрецов найдется, остальные с визгом и улюлюканьем раздадутся, давая дорогу.
Рыска молчала. Ей страшно было так, что в глазах чернело, самую малость до обморока не хватает. Хоть бы Альк не пришел! Он же сумасшедший, крысиный волк, – чего доброго, ворвется на площадь с каким-нибудь серпом или граблями и устроит резню, как на поляне. А тут женщины, дети… да и стража – она же не виновата, что ей велели охранять приговоренных! Уклониться от боя стражники не имеют права, а значит, полягут все.
Наверное, можно было попробовать использовать дар. Но девушка так устала и отупела от пережитого, что даже не пыталась барахтаться. Будь что будет, значит, такова воля Хольги.
В жиденькой толпе не мелькнуло ни единой белой макушки. Да и вообще народу собралось мало – подумаешь, каких-то бродяг вешают. Вот если бы хотя бы колесовали или за ребро… а тут пять щепок всего удовольствия.
Зато в первом ряду стоял племянник Матюхи, глядя на приговоренных злыми опухшими глазами.
Это было так обидно и нечестно, что вырвало Рыску из оцепенения.
– Неправда, мы твоего дядю не убивали! – крикнула она, шагнув к краю помоста. Стражник поймал ее за связанные руки, оттащил назад. Девушка споткнулась, упала на колени.
Парнишка потупился и попятился. Толпа заворчала. Начались перешептывания: «А с виду такая молоденькая, может, и не врет…»
– Ага-ага. – Палач почесал под мышкой. – Мы тут только невинных каждый день и вздергиваем.
Послышались смешки – большинство зрителей тоже были настроены скептически. Чего только перед казнью от страху не наговоришь, самой пресвятой Хольгой прикинешься.
– Конечно, невинных, – нахально подтвердил Жар. – У виновных-то есть чем от наместника и судей откупиться.
Симпатии толпы снова переметнулись на сторону осужденных. Косого наместника, несмотря на все его усилия по возвеличению Зайцеграда (а может, как раз благодаря им), в городе терпеть не могли, а продажность судей ни у кого не вызывала сомнений.
– Ну так молитесь Богине, – ехидно посоветовал палач. – Она небось гибели праведников не допустит. – И кивнул стражникам: мол, давайте поскорее избавимся от этой обузы, пока лишние слухи не поползли.
Страсть Румза к чистоте и порядку проявилась даже здесь: палачу не приходилось возиться с вышибанием пеньков из-под ног осужденных – достаточно было дернуть за выкрашенный красным рычаг, как кусок помоста эффектно проваливался. На виду оставалась только верхняя половина повешенного. Когда она переставала дрыгаться, тело подтягивали вверх и оставляли на всеобщее обозрение и глумление до завтрашнего утра. Дольше редко: господин наместник ненавидел трупный запах и требовал убирать место казни ежедневно.
Обычно