Будем как солнце! (сборник). Константин Бальмонт

      И женщины сплетут ему венец,

      Теряя всё за сладкий миг обмана,

      В проклятьях восхваляя Дон-Жуана.

      Что ж, Дон-Люис? Вопрос – совсем нетрудный.

      Один удар его навек решит.

      Мы связаны враждою обоюдной.

      Ты честный муж, – не так ли? Я бандит?

      Где блещет шпага – там язык молчит.

      Вперед! Вот так! Прекрасно! Выпад чудный!

      А, Дон-Люис! Ты падаешь? Убит.

      In pace requiescat[4]. Безрассудный!

      Забыл, что Дон-Жуан неуязвим!

      Быть может, самым адом я храним,

      Чтоб стать для всех примером лютой казни?

      Готов служить. Не этим, так другим.

      И мне ли быть доступным для боязни,

      Когда я жаждой мести одержим!

      Сгущался вечер. Запад угасал.

      Взошла луна за темным океаном.

      Опять кругом гремел стозвучный вал,

      Как шум грозы, летящей по курганам.

      Я вспомнил степь. Я вижу за туманом

      Усадьбу, сад, нарядный бальный зал,

      Где тем же сладко-чувственным обманом

      Я взоры русских женщин зажигал.

      На зов любви к красавице-княгине

      Вошел я тихо-тихо, точно вор.

      Она ждала. И ждет меня доныне.

      Но ночь еще хранила свой убор,

      А я летел, как мчится смерч в пустыне,

      Сквозь степь я гнал коня во весь опор.

      Промчались дни желанья светлой славы,

      Желанья быть среди полубогов.

      Я полюбил жестокие забавы,

      Полеты акробатов, бой быков,

      Зверинцы, где свиваются удавы,

      И девственность, вводимую в альков –

      На путь неописуемых видений,

      Блаженно-извращенных наслаждений.

      Я полюбил пленяющий разврат

      С его неутоляющей усладой,

      С его пренебреженьем всех преград,

      С его – ему лишь свойственной – отрадой.

      Со всех цветов сбирая аромат,

      Люблю я жгучий зной сменить прохладой

      И, взяв свое в любви с чужой женой,

      Встречать ее улыбкой ледяной.

      И вдруг опять в душе моей проглянет

      Какой-то сон, какой-то свет иной,

      И образ мой пред женщиной предстанет

      Окутанным печалью неземной.

      И вновь ее он как-то сладко ранит,

      И вновь – раба, она пойдет за мной

      И поспешит отдаться наслажденью

      Восторженной и гаснущею тенью.

      Любовь и смерть, блаженство и печаль

      Во мне живут красивым сочетаньем,

      Я всех маню, как тонущая даль –

      Уклончивым и тонким очертаньем,

      Блистательно-убийственным, как сталь

      С ее немым змеиным трепетаньем.

      Я весь – огонь, и холод, и обман,

      Я – радугой пронизанный туман.