Пути обретения бессмертия. Даосизм в исследованиях и переводах. Евгений Торчинов
кто обрел сию всеобщность, достоин быть царем.
А царственный по праву обретает Небо, а Небо обретает Дао-Путь. А Дао-Путь – он вековечен.
Тот, кто стал к сей вековечности причастен, до самой смерти не узнает никаких несчастий.
О высочайшем правителе все подданные знают лишь одно: он есть.
Ему уступит тот, кого народ любит и хвалит. Но еще ниже тот, кого народ боится. Но хуже всех такой монарх, которого в народе презирают.
Когда правитель никому не доверяет, ему доверия не будет тоже никогда.
Но подлинный правитель осторожно относится к словам, ценя их. Когда все славные дела его завершены, народ воскликнет: «О, так мы и сами точно таковы!»
Великий Дао-Путь понес ущерб, и появились милосердие и справедливость, а мудрость видна лишь тогда, когда есть великая ложь.
Шесть родственников не в мире, и появляются сыновняя почтительность и материнская любовь.
Когда страна погружена в междоусобицы и смуты, то появляются и преданные подданные.
Отсеките совершенномудрие!
Отбросьте мудрость!
И тогда народ стократную выгоду обретет.
Отсеките гуманность, отбросьте справедливость – и народ к сыновней почтительности и материнской любви вернется вновь!
Отсеките изощренность, отбросьте выгоду – и воры и разбойники исчезнут!
С триадой этой не дано высокому покончить просвещению.
Поэтому указываю, что ведет к избавлению:
Смотрите на безыскусственную чистоту и обнимите первозданную простоту.
Умеряйте себялюбие, искореняйте страсти.
Отбросьте ученость, и не будете знать печали.
«О да!» и «конечно нет» далеко ли друг от друга отстоят?
Ну а добро и зло друг от друга отстоят далеко ли?
Тот, кого люди боятся, сам не может людей не бояться.
О как все это путано и неясно, и конца ему не видно!
Все люди радостны-радостны, как будто они в ритуале участвуют жертвенном, как будто весенней порой на башню они восходят.
О! Только лишь я один спокоен-безгласен, подобно младенцу, еще не узнавшему детства.
О! Я весь обвит-перевязан,[20] и мне некуда возвращаться.
У всех людей как будто излишек, лишь у меня одного как будто бы недостаток.
О! Так ведь я разум глупца!
О! Во мне все смешано-перемешано.
Все люди светлы-светлы, я один темен.
Все люди отчетливо-четки, я один скрыт и неявен.
О! Я колыхаюсь, как море.
О! Я парю в пространстве, и мне негде остановиться.
Все люди к чему-то стремятся, а я один остаюсь простец простецом.
О! Я обширен и глубок, как море. Как ураган, в пространстве ношусь, и мне негде остановиться! Я один отличаюсь от людей тем, что ценю мать-кормилицу.
Из пустоты Блага-Дэ Путь-Дао исходит вовне.
Дао – вещь такая: неясная и смутная, безликая и туманная.
О неясная! О смутная!
В твоем средоточии есть образы.
О безликая! О туманная!
В
То есть подобен неродившемуся младенцу, окутанный покровами и соединенный пуповиной с телом матери (здесь Мать – само Дао, «Сокровенная Самка Поднебесной»).