Пока ненависть не разлучила нас. Тьерри Коэн
в словах, наслаждались наработанным день за днем пониманием и дружеским согласием. Теперешнее молчание угнетало нас, свидетельствуя о скованности, мешавшей обсудить множество мучительных вопросов. До этой минуты мы были одно, а теперь, похоже, обнаружили, что мы разные. И наше молчание подтверждало, что мы отдаляемся друг от друга, жестоко и неотвратимо.
– Я буду приходить к тебе. Будем видеться, – заговорил Рафаэль. – И ты ко мне тоже.
– Ага.
Почему бы нет? Но я знал: этого не будет.
– Когда переезжаете?
– В июле.
Впереди у нас было еще несколько месяцев, и это меня утешило.
– Ну ладно, я пошел, – сказал я.
– Уже?
– Дела, понимаешь?
– Ну да, у меня тоже.
Мы разошлись. Пошли каждый к своему дому.
– Что это с тобой? – спросила мама, глядя, как я яростно намазываю хлеб нутеллой.
– Ничего.
– Сыночек! Я тебя родила, я тебя кормила, я тебя растила. Я знаю, когда тебе хорошо и когда плохо.
Мне не хотелось с ней откровенничать. Жаловаться маме? Все же как-то стыдно. Но на сердце было так тяжело, что я не мог не ответить.
– Семья Рафаэля переезжает.
– Вот оно что. Значит, и они тоже, – вздохнула мама.
– Он сказал, что из-за алжирцев. Евреи с ними не ладят.
Мама снова вздохнула и соединила ладони в знак покорности.
– Не стоит говорить плохое про алжирцев, они такие же мусульмане, как мы, – наконец сказала она. – И большинство из них ни в чем дурном не замечены.
– Они действительно такие же, как мы?
– Мы отличаемся культурой, взглядами, но у нас одна религия.
– Что значит культура, взгляды? Папа тоже говорит, что мы разные.
Мама покачала головой, сомневаясь, имеет ли право вести со мной такие разговоры, но потом все с той же покорностью воздела руки к небу.
– Нас растили по-разному. В Марокко правит король, там есть города, школы, разные учреждения, есть артисты. Это богатая страна. Большинство алжирцев, приехавших во Францию, жили в глухих углах. У них не было короля. Они жили племенами, и у каждого был свой вождь. Они ютились в лачугах, и кое-кто ел прямо с земли, как, бывает, едят и у нас в деревне. И к тому же алжирцы вспыльчивые, задиристые.
– Но они позволили хозяйничать у себя французам. Взбунтовались и выкинули их вон.
– Да. Это так. Они воины.
– А тунисцы?
– Они немного не в себе, всегда смеются, но, в целом, ничего, симпатичные.
– Мусульмане все заодно?
Брови мамы взлетели вверх.
– Да-да, конечно.
Двойное «да» означало «нет» или, скорее, «не совсем». И тон ее говорил о том же.
– И евреи заодно.
Я высказал свое утверждение без большой уверенности, скорее как вопрос.
– Да, это так. Нам бы тоже так надо.
– Мальчишки постоянно смеются друг над другом. Даже алжирцы между собой тоже насмехаются. Из-за того что из разных мест. Кто-то из Алжира, кто-то из Константины, кто-то из деревни.
– Они еще