Я сам себе судья. Иосиф Кобзон
со школьным хором на сцене городского ДК. Тогда не было смотров, конкурсов – были художественные олимпиады. И в десять лет я, как представитель Краматорска одержал первую победу на Всеукраинской олимпиаде художественной самодеятельности школьников, заслужив свою первую награду – поездку в Москву на ВДНХ СССР. И там мне удалось выступить перед моим знаменитым тезкой.
Дело в том, что на нашем концерте в Кремле присутствовал сам товарищ Сталин. Я пел песню Матвея Блантера «Летят перелетные птицы».
Короче, я впервые оказался в 1946 году в Кремлевском театре… Да-да, никакого Кремлевского дворца и киноконцертного зала «Россия» еще не было – только Колонный зал Дома Союзов. Он самым престижным считался, плюс два камерных, как и по сей день, – зал Чайковского и Большой зал Консерватории. Закрытый Кремлевский театр находился в здании у Спасской башни: как заходишь, сразу с правой стороны. И вот режиссер собрал нас всех там и сказал: «Сейчас начнем репетировать. Учтите: на концерте – строжайшая дисциплина, выпускать вас будут из комнаты только за один номер до выхода на сцену».
И мы все знали, что Иосиф Виссарионович Сталин может оказаться в зале. Нас предупредили: если вождь будет присутствовать, то любопытствовать и разглядывать его не надо. Мне так и сказали: «На Сталина не смотри». Но это все равно что верующему приказать «не крестись», когда перед тобой храм или священник. Возможности присмотреться, однако, у меня не было: только спел песню «Летят перелетные птицы» – и за кулисы, а там мне сразу велели: марш в комнату!
На следующий день нас провели по музеям, показали Москву, покормили, посадили в поезд и отправили домой.
А второй раз я предстал перед Сталиным уже в 1948 году. Опять-таки как победитель республиканской олимпиады я выступал в том же Кремлевском театре, и та же картина: ничего нового, только песня Блантера другая уже была – «Пшеница золотая». Я в белой рубашечке с красным галстуком вышел…
На сей раз я Сталина разглядел, потому что нас небольшое расстояние разделяло, но с перепугу – бросил молниеносный взгляд и сразу перевел его в зал. Как сейчас помню: с улыбкой на лице он сидел в ложе с правой, если со сцены смотреть, стороны и мне аплодировал. Рядом с ним сидели Молотов, Ворошилов, Булганин. Берии и Маленкова не было. Я видел Сталина только со сцены, когда пел. Ложа находилась метрах в десяти от меня.
Когда нам сказали, что будет Сталин, мы испугались выступать. Не потому, что боялись Сталина, а опасались, что, как увидим его, так язык, ноги и руки перестанут слушаться, и мы вообще выступать не сможем. Тогда не было принято записывать фонограммы, как это делается сейчас по принципу «как бы чего не вышло», чтобы, не дай Бог, что-то непредвиденное не произошло при президенте, на случай, если кто-то слова забудет или, что еще хуже, что-то лишнее скажет… Тогда, слава Богу, было другое время. Все должно было быть настоящим. И поэтому мы, чтобы не ударить в грязь лицом, все тщательным образом репетировали. Прогон концерта шел по нескольку раз, но мы все равно жутко волновались…
Я