Армагед-дом. Марина и Сергей Дяченко
ей дело до зубра?! Зубр ничего не понимает в этой жизни. Через несколько недель его вывезут в лес, некоторое время он будет таращиться на мир без вольеров. Потом почует неладное и, если повезет, успеет добрести до Малых Ворот… Всякий раз находятся исследователи-самоубийцы, пожелавшие увидеть и описать Малые Ворота, пробраться туда вместе с дорогими сердцу четвероногими тварями. Но никто из смельчаков не возвращается; в начале цикла по лесам бродят слегка очумелые, маркированные перед катастрофой звери, и они, конечно, не умеют рассказать, куда девался тот парень, полгода проживший среди стада обезьян. Или другой, никогда не расстававшийся с любимой лошадью. Или третий… Да мало ли их было, посвятивших жизнь свою и смерть науке «кризисной биологии»?
Они шли мимо вольеров – пустых и полупустых. Эвакуация зоопарка началась с экзотов; клетки и аквариумы прикрыты были щитами, на каждом из которых красовался фотопортрет эвакуированного зверя. «Панголин. В связи со скорым апокалипсисом переведен в соответствующий климатический пояс». «Древесный долгопят. В связи со скорым апокалипсисом переведен…»
– И это тоже заслуга нашей комиссии, – сказал Зарудный с почти мальчишеской похвальбой. – В прошлом цикле, например, до зоопарка ни у кого не доходили руки. Продовольственный кризис, транспортный кризис, эпидемия… И все эти красавцы остались здесь и погибли в клетках. А в этом цикле мы позаботились заранее…
Позади, отстав шагов на пятьдесят, брели два равнодушных с виду крепыша. Дышали воздухом. Как бы невзначай оглядывали скамейки и кусты по обе стороны аллеи.
Зарудный остановился. Провел ладонью по оградке, скептически посмотрел на свою руку и прислоняться не решился.
– Вот я и дожил до совершеннолетия сына, – негромко сказал он, глядя в небо. – Кто бы мог подумать… Лида, что ты хотела сказать?
Она перевела дыхание. Сейчас она скажет. Ну же, раз, два, три…
Зарудный вдруг схватил ее за руку:
– Смотри!
Огромное, наполовину усохшее дерево казалось сплошь покрытым белками. Через минуту оказалось, что белок всего две, что они носятся, танцуя, оплетая движениями ствол, задирая друг друга, играя в некую каскадерскую разновидность догонялок. Лида смотрела на белок и ощущала руку депутата на своем запястье.
Горячая ладонь.
Ей захотелось, чтобы эта рука погладила ее по голове. И по плечу. И по щеке. Ей захотелось взять эту руку – и никогда не выпускать. А еще лучше – коснуться губами.
Белки разбежались; одна из них перемахнула ограду, вскочила в деревянное колесо и заработала лапами, будто на тренажере.
– Вот так и вертимся по кругу, – глухо сказал депутат Зарудный.
– Что? – спросила Лидка, боясь пошевельнуться.
Но он все равно выпустил ее запястье.
– Что ты хотела мне сказать, Лида?
Лидка проглотила слюну. Сейчас ей больше всего хотелось попросить, чтобы он снова взял ее за руку.
Но она молчала.
– Завтра девятое июня, – проговорил Зарудный,