Армагед-дом. Марина и Сергей Дяченко
невидимый Лидке оратор, – то после апокалипсиса нас ждет жизнь в пещерах, каменный век, вот что нас ждет. Гражданская война, смута, дележ того, что уцелеет, мы кончимся как цивилизация…»
Лидка вздохнула. Папа работал как раз в системе страхования, и еще совсем недавно все были уверены, что уж этой-то непоколебимой конторе общие несчастья не грозят.
Она прошла в свою комнату и села за пустой письменный стол. Совершенно пустой, только прямо по центру лежала под стеклом большая цветная фотография. Вырезанная из журнала так тщательно, чтобы не оставить ни намека на жирную черную рамку.
Как рано похолодало в этом году. Обещают отключить свет. Говорят, что для отопления не хватает денег, газа, нефти, еще чего-то, только недавно все было – и вдруг оказалось, что ничего нет… Куда оно, спрашивается, девалось?!
Зазвонил телефон. Лидка машинально выждала три гудка, потом вспомнила, что мама легла спать, и побрела в прихожую.
– Лида?
В последние месяцы голос у Славки стал очень похож на голос его отца. Раньше Лидка вздрагивала – теперь привыкла.
– У тебя есть время… поговорить?
– Полным-полно, – сказала она, унося телефон в свою комнату.
– Мы тут с мамой посоветовались, – сказал Славка после паузы. – Понимаешь… тут кое-что… ну, это не телефонный разговор. Ты могла бы прийти?
Лидка молчала.
Кабинка консьержа пустовала. И давно никто не приносил цветов. А помнится, тогда, в июне, цветами была завалена вся лестница.
– Привет, – сказал Славка. Он очень похудел, болезненная худоба сделала его похожим не на отца, а на мать. Только голос остался узнаваемым.
Лидка отдала ему красную гвоздику. Славка механически повертел ее в руках:
– Заходи… сразу в кабинет.
Она вошла.
Депутат Зарудный смотрел со стены. Лидке не нравился этот портрет, но распоряжалась здесь, конечно, не Лидка, а Славкина мама. Здесь больше не было ни вычислительной машины, ни телефонов, освободившийся стол занимал полкомнаты, и по всей широкой столешнице стопками стояли бумажные папки, подшивки, стопки исписанных листов.
Славка все так же механически поставил гвоздику в высокую металлическую вазу.
– Тут осталось, – Славка вздохнул. – Архив неразобранный. Эти… гэошники… часть бумаг забрали… часть потом вернули… личное. Все переворошили… весь архив… Понимаешь?
Лидка кивнула.
В официальных бумагах она проходила как «подружка сына, косвенный свидетель». Так получилось, что именно она первая видела Андрея Игоревича мертвым; ее допрашивали три раза, и всякий раз Лидка плакала. Не только потому, что горе тогда было свежим и ошеломляющим. Всякий раз ей казалось, что допрашивающие ее чины не верят ей, подозревают за каждым словом ложь.
Зачем пришла? Ведь встреча не была назначена? Почему не позвонила? Почему вошла без спроса в чужую квартиру? Почему…
А главное, всех их, жестколицых, с буравчиками-глазами людей, интересовало одно обстоятельство. Может быть, депутат Зарудный