Помутнение. Максим Александрович Городничев
– его каркас.
Чтобы скрасить тоску, я засучил рукав. Со знанием дела я наблюдал, как игла прокалывает вену и скользит внутри тела, погружаясь все глубже, затем яд брызгает в кровь и устремляется к мозгу. Эффект похож на фейерверк красок, прекрасный и страшный одновременно. Всегда тянет сделать укол еще раз. Подобная тяга – потребность без чувства и тела, сродни падению бескрылого призрака, беспечно счастливого в первое мгновение, но кашляющего и харкающего кровью в предрассветных ломках.
Укол позволял забыть, что меня подозревают в поклонении темному культу, обвиняют в связях с ведьмой, но сейчас это не важно. Передо мной плавал мираж – женщина. Тиферет. Она вынырнула из моря людской плоти и неожиданно оказалась рядом. Страх первых мгновений встречи уже растворился в уголках ее губ. Я видел в блестящих зрачках свое отражение, и это действовало словно опиум. На ней не было нижнего белья, только узкое платье из черного бархата, совсем новое, неприкасаемое. Она будто бы смотрела из черной дыры своей жизни в черную бездну моих глаз. В объятиях ночи она была точно в шелках, ликование рвалось из нее, как бесконечные клубы угольной пыли.
Вглядевшись в ее мягкую, просвечивающую плоть, я вижу пульсацию всех нервных окончаний. Я вижу сознание в мозге, вижу вечный двигатель, вращающийся без остановки: на вертеле крутится слово «Хочу», шипя, безостановочно пульсируя в половой впадине. Я слышу, как из влагалища вырывается ее призыв на неизвестных языках, отдающийся в мельчайших расселинах далеких скал. Я слышу, как она называет мое имя, которое я еще не произнес.
Мы будто склеились в жарких тлетворных испарениях ночи, поднимавшихся к нам и душивших нас. Наша кожа пропиталась испарениями мирской страсти до цвета черной сигареты. Мы маячили во мраке, как две головы на плахах палачей…
После сношения я блаженно лежу на ложе из железобетона, глухой ко всему миру. Подо мной шелковая перина. Мои яйца болят от непрерывных трудов – нимфа высосала меня без остатка. В итоге я кончил огромной страшной струей, начинающейся где-то в затылке. Я смотрю на черную воронку, что застыла на потолке грошового чулана, находящегося в абсолютной черноте на краю мира. В тот момент я понял, что сон точно черное солнце без выражения.
Спустя несколько часов, когда проснулся, луна застыла большим диском на небе, а голова раскалывалась от боли. Повернувшись, я посмотрел в белое как ткань лицо нимфы. Ни морщинки, ни пятнышка. Маска гладкая, как смерть, холодная, приятная на ощупь. Так соблазнительно спокойна…
Я вздрогнул, неожиданно поняв, что девушка мертва. Не было необходимости проверять пульс, по красивой груди видно – дыхания нет. Ее убили в то время, когда я валялся рядом, под наркотой, в полной отключке. Все звуки разом смолкли, и я сидел, озираясь так, будто оставил член где-то на полу.
На улице раздался топот – инквизиторы уже под окнами. Лучше бы им приехать до того, как убийца наломал дров, кто-то снова меня подставил.
– Подставил, – пробормотал я, пробуя, как слово лежит на языке.