Да будет воля моя. Дженнифер Бенкау
как бы мимоходом замечает Надин.
Феликс оглядывается через плечо и кивает:
– Дядя Роберт жарил для нас бургеры. Мы делали картошку фри. И салат.
– Прекрасно, – отвечает Дерия. – Ты мне об этом еще не рассказывал.
Наверное, потому, что Феликс, собственно говоря, знает, что ее это не интересует. Его мать не такая деликатная, или ей это все равно.
– Мы еще долго сидели вместе, когда Феликс ушел спать, – продолжает Надин. Ее голос становится тише, чтобы сын не мог ее слышать. – И разговаривали.
«И пили», – предполагает Дерия. Она может точно представить себе, как прошел вечер и почему теперь признание вины прокралось во взгляд Надин. Алкоголь и усталость развязывают язык Роберту, и это всегда было так. Он умеет распылять в пространстве сочувствие к себе, как спрей для запаха в помещении, да так, что этого никто не замечает. В конце концов, все считают его сильным, гордым и храбрым, да еще и стесняются того сочувствия, которым проникаются к нему.
– Это нечестно с твоей стороны, ты даже не готова к разговору с ним. Он всего лишь хочет поговорить с тобой. А ты делаешь вид, будто боишься его. Это как-то по-детски, Дерия.
Дерия внутренне содрогается. Надин еще никогда так открыто и напористо не пыталась усадить Роберта и ее за один стол. К сожалению, она явно не понимает, что для Роберта вопрос заключается не в этом столе, он хочет всего лишь одного – чтобы она снова была в его доме. В его постели. Под его контролем.
– Зачем я должна разговаривать с ним, если я уже сейчас знаю, чего он хочет. Я уверена, что не могу ему это дать.
Надин закатывает глаза:
– Ты упрямая.
«Нет, осторожная».
– Он знает, что ваши отношения закончились. Для него вопрос даже не в этом. Он просто хочет с тобой еще раз поговорить об этом вашем разводе. Роберт считает, что так глупо все получилось.
– Глупо получилось? – повторяет Дерия. Ей хочется рассмеяться или, по крайней мере, цинично ухмыльнуться. Но ей не удается даже это. Вместо улыбки у нее в глазах появляются слезы. – Он мне угрожал. Он заявил, что он меня уничтожит, если я разведусь с ним. Он пообещал, что превратит мою жизнь в ад и прекратит это занятие лишь тогда, когда я буду сидеть в сумасшедшем доме. Ты считаешь, что это нормальная основа, чтобы говорить о том, что «так глупо получилось»?
– Ах, Дерия. – И снова закатывание глаз. Это начинает нервировать Дерию. – Ты же знаешь, какой он. У него часто вырываются разные глупости.
Она это знает. Она знает, что такое угрозы.
«Я запру тебя в погреб, если ты…»
«Я засуну твой палец в дверь и сломаю его, если ты не…»
«Я выбью тебе зубы, если ты…»
«Я утоплю тебя в ванне, если ты не…»
Ее никто никуда никогда не запирал, никто не сломал ей ни одного пальца, ее все зубы целы, и она пока еще жива. Ни одну из своих угроз он не осуществил, и все, что за все годы стало жертвой его злости, если трезво рассудить, – ничего ценного не представляло.
Пазлы и грампластинки ее бабушки были всего лишь старым барахлом. Фотоальбом ее матери –