Эрагон. Брисингр. Кристофер Паолини
у Насуады или у короля Оррина, и там подадут мясо… то, может быть – если, конечно, мне самому захочется и будет невежливо отказаться, – смогу съесть несколько кусочков… Я, конечно, не стану есть столько, сколько ел раньше, но не буду и проявлять такую строгость в еде, как эльфы. Умеренность – более мудрая политика, по-моему, чем фанатизм».
Свет костерка падал на руки Слоана, лежавшего примерно в двух футах от огня. Эрагон глаз не мог отвести от этих рук. Длинные костлявые пальцы мясника с опухшими суставами и длинными ногтями были иссечены десятками тонких белых шрамов; ногти, всегда такие аккуратные, за которыми он в Карвахолле тщательно ухаживал, были грязными и обломанными, а некоторые и вырваны. Многочисленные шрамы были свидетельствами тех промахов, которые совершил Слоан за десятилетия своей любви к разделочным ножам. Кожа на руках у него была морщинистой и старой; взбухшие вены напоминали толстых червей, но сами руки казались еще вполне крепкими и сильными.
Эрагон присел возле мясника на корточки и обхватил колени руками.
– Я же не могу просто взять и отпустить его, – прошептал он, понимая, что если поступит так, то Слоан в итоге вполне сможет выследить, куда отправились Роран и Катрина, а этого ни в коем случае допустить нельзя. Кроме того, даже не имея намерения убить Слоана, Эрагон не сомневался, что мясник должен быть наказан за совершенные им преступления.
Ни Гэрроу, ни Эрагон с Бирдом, например, никогда особенно близки не были, но Эрагон знал, что это хороший человек, честный и надежный; а еще он помнил жену Бирда, Фельду, и их детишек. Да и в доме у них всегда было хорошо, когда Гэрроу, Рорану и Эрагону случалось, задержавшись в Карвахолле, ужинать там и ночевать. А потому гибель Бирда произвела на Эрагона очень сильное впечатление; преступление Слоана казалось ему отвратительным и жестоким; да и семье сторожа было бы важно восстановить справедливость, даже если они об этом никогда и не узнают.
Но что все-таки следует считать для Слоана должным наказанием? «Я отказался быть палачом, – думал Эрагон, – мне хотелось остаться всего лишь судьей. Но что я знаю о законах?»
Поднявшись на ноги, он подошел к Слоану и, наклонившись к самому его уху, сказал:
– Вакна!
Слоан вздрогнул и мгновенно проснулся, скребя по земле жилистыми руками. Остатки его век задрожали, когда он инстинктивно попытался их поднять и осмотреться. Однако же это ему не удалось: он был навсегда заключен в ловушку собственной ночи.
– На вот, поешь, – сказал Эрагон и подтолкнул к Слоану оставшуюся половинку жареной ящерицы. Тот хоть и не мог видеть пищу, но наверняка ее почуял.
– Где я? – спросил Слоан и дрожащими руками принялся ощупывать камни и траву вокруг. Затем коснулся своих израненных запястий и страшно удивился, не обнаружив наручников.
– Эльфы – а также когда-то и Всадники – называли эту местность Мирнатор, – сказал Эрагон. – Гномы называют ее Вергхадн, а люди – Серая Пустошь. Если этого тебе