Когда зацветет абелия. Ирина Лакина
опасная форма шизофрении, или я действительно каким-то боком проскочила по тому коридору времени, о котором говорила гадалка. В обоих случаях кричать и топать ногами, попутно обвиняя каждого встречного-поперечного в скудоумии, – только себе вредить. Поэтому я решила плыть по течению и поменьше болтать. Глядишь, так в себя и приду, рано или поздно проснувшись в родимой зэгэтэшке.
– Федерика, моя нежная дочь! – надо мной склонилось доброе морщинистое лицо мужчины, глаза которого увлажнили слезы радости. – Моя маленькая Фике! Сколько слез я пролил, оплакивая тебя, сколько ботинок истоптал, прочесывая окрестности, сколько свечей пожег, вымаливая тебя у Господа!
Напудренный парик на его голове съехал набок, а на высоком воротнике-жабо красовалось красное пятно от вина. В нос ударил кислый запах браги. Мой новый папенька, очевидно, любил приложиться к бочке с бордо или каберне. Одет граф был немногим лучше своих крестьян. Разве что одежда была выстирана.
Я опустила взгляд ниже, на свое тело. С меня сняли балахон и чулки и нарядили в светлую сорочку до пят с зашнурованным вырезом на груди. Изрядно похудевшую талию стиснули плотным корсажем из выдубленной кожи какого-то парнокопытного животного.
В корсаже было жарко, зато он приподнял мою грудь, которая теперь весьма аппетитно выступала под одеждой.
– Я упала в обморок? – решила я поддержать беседу.
– О да, мое дитя! – ответил старик, смахнув с лица слезинку. – Матильда и Ян нашли тебя в лесу, одну-одинешеньку, в серой монашеской сутане и драных чулках, напуганную до смерти. Матильда говорит, ты бредила… Бедный мой ребенок. Да благословит их Господь! В награду я отдал им последнюю гусыню со двора. Что толку от гусыни, если она не дает потомства вот уж третий год… Эх…
Мужичок тяжело вздохнул и посмотрел куда-то вдаль.
– Подумаешь, гусыня… – фыркнула я.
– Да, действительно. Такая мелочь, что и жалеть не стоит, – поддакнул граф, – тем более что сегодня первое летнее полнолуние. Великий день!
К концу фразы голос старика изменился до неузнаваемости. Вместо жалобно млеющего дедульки передо мной возник гордый дворянин, полный надежд и чаяний.
– И что же сегодня за день такой? – осторожно поинтересовалась я.
– День, когда распускаются цветы абелии! – торжественным тоном отчеканил папенька.
– И что?
– Как что? Ты совсем ничего не помнишь? – удивился граф.
– Совсем, – прикинулась я.
– Восемнадцать лет назад я, как и все остальные гранды – вассалы короля Альфонсо II, подписал хартию, в которой обещал его величеству – да упокоит Господь его душу! – если на моем участке в ночь, когда случится первое летнее полнолуние, расцветет дерево абелии, то я отдам свою дочь по достижении ею совершеннолетия в жены инфанту, его наследнику, а ныне – королю.
– А почему король не захотел женить своего сына на какой-нибудь иноземной принцессе? Зачем ему дочери подданных? Это же вроде как не престижно, – усомнилась я.
– Потому