Святая Грусть. Николай Гайдук
парную воду.
Нянька спохватилась:
Да ты раздетая?! А ну-ка, одевайся. Вдруг застудисся, што тогда?
Оденусь, погоди, дай искупаться в парном молоке.
Вон што она вытворяет! Ну, дак плыви скорее да вертайся, рыбка золотая…
Просыпается родимая страна – из края в край перекликается птичьим голосом и человечьим.
Из-за перевала выгребаются облака, лбами курчавыми тычутся в гранитные лбы – нежный серооблачный каракуль сдирается с брюха, с боков, пучками остается на кустах, болтается на влажных пиках елок.
Промокшие пастухи – на рассвете сыпанул тёплый дождик – взялись на голубоватой излучине костерок оживлять. Отраженное пламя под берегом шевелило красноватым плавником и уходило на дно. Склоненная верба неподалеку стояла – выгнутым удилищем, паутинка белёсая билась на ветру обрывком рыбачьей лески.
Овечья отара, кнутами трескучих молний сбитая в шерстяной комок, испуганно прижалась к подножью скалы. Три-четыре овцы, заплутавшие в тумане, блекотали за ручьем, распухшим от дождя. Пастухи кричали что-то. Один из них бродом побрёл – грязные босые пятки оставляли на берегу продолговатые лунки, лоснящиеся жирным чернозёмом, перемешанным с травинками и лепестками цветов.
А над этими земными пастухами – звёздный Волопас виднеется, своих волов пасёт на поднебесных пастбищах; тучные, косматые волы; набили брюхо за ночь; сытые звездастые глаза слипаются – утомленный Волопас уходит на покой.
По берегу Хрусталь-реки прошлёпал сонный рыбак, итогами сырую траву причесал на косогоре – сизый след вздымился.
Туман проглотил рыбака. Голоса за туманом:
– Клюёт?
– Не, балуется тока.
На заре должна клевать.
Должна, да не обязана.
Теперь обязана!
Это почему же?
Был царёв указ. Посмеялись, потом вздохнули:
Да-а, вот хорошо бы указ такой! А то сижу, сижу… – пожаловался пожилой рыбак. – А ты из городу? Что там слыхать? Казнили?
Ждут палача, – ответил молодой.
Да вроде бы должон быть ещё вчерась?
– Шторм, говорят, задержал корабель.
Рыбаки закурили. Молчали. Молодой присмотрел себе место – неподалеку. Приманку в воду бросил – пшено с тихим звоном проткнуло поверхность; пузырьки повскакивали там и тут, словно глаза водяного, изумлёно посмотревшего на мир.
Сверху Звездочёту было видно, как в реке за островом обломок белой молнии судорожно бился, напоминая большую рыбину, буром побежавшую на нерест – и застрявшую на камнях переката: вода кругом кипела, пенилась черемуховым цветом. Рыба-молния с каждой секундою теряла силы, кровь теряла – заревыми лучами текла. Белая «рыбья» хребтина померкла. Серебристой чешуею по реке побежали искринки засыпающей рыбы-молнии.
Рыбаки смотрели – не могли понять.
Что там? Глянь-ко! – спросил пожилой.
Стерлядь играет, наверно.
Не-е, на осетрину похоже.
Здоровущий, бугай! – похвалил молодой.
Пудика на два