Святая Грусть. Николай Гайдук
по дороге. Вот и пришлось карету во дворец пригнать.
А ты откуда знаешь? – «Тигровый глаз» опять загорелся тайным подозрением.
Мне сверху видно, – Соколинский пальцем потыкал в небо.
Усы охранника на секунду безвольно обвисли от растерянности, затем подскочили волосяными пружинами, сильно вибрируя.
То-то я смотрю на петушиную башку… Очень ровненько перья обрублены. Без топора не обошлось тут, нет, не обошлось! Пойдем, Звездомирыч, проведаем хворого. Ты не серчай на меня. Я человек суровый, но справедливый. А-а? Не серчаешь?
Так-то да… А так-то нет.
Глава двадцатая. Боярское угощение
«Бархатный» Фалалей с большим недоумением встретил царскую грамоту, сверкающую золотыми печатями и вензелями – словно почуял фальшивку. Однако подчинился – делать нечего; свистнул, гикнул и погнал карету на вершину Пьяного Яра. Возле кабака остановился, недовольный. Руку сунул в карман – пригоршню отборного овса отправил в рот и чуть не поперхнулся, увидев на крыльце «боярина».
Кабатчик появился на крыльце с дубовыми перилами. Физиономия Кабатчика, припухшая с похмелья, показалась кучеру подозрительно знакомой, но красное боярское платье сбивало с толку: Савва Дурнилыч был неузнаваем; и говорил он совершенно неузнаваемым голосом; так лебезил, так лакействовал, что даже самому противно было.
Проходите, Топор… Ну, то бишь, Топтар… – Кабатчик смутился. – Ну, короче, хлеб-соль вам!
Спасыба.
Присаживайтесь.
Нэкада. Я ластаим.
Нехорошо, нельзя так.
Пачиму? Я харашо стаим.
Не бойся гостя сидящего, а бойся гостя стоящего. Так у нас говорят.
Палач всегда баятпа. Хоть сидым, хоть лэжым.
И все-таки – прошу. Мы не надолго.
Топтар Обездаглаевич подумал. Потоптался, глядя на дверь кабака. Присел к дубовому столу и, нервничая, побарабанил квадратными ногтями, испытывая странное чувство недоверия к царской грамоте, предъявленной боярином. Однако взволновало его не только это. Ему вдруг показалось, что тайное задание – «секир башка царю!» – стало каким-то образом известно святогрустным людям. И не случайно эти «бояре» появились у него на пути, ох не случайно…
Жареным запахло. Он оглянулся и увидел Агафью с дымящимся блюдом в руках. «Вай, вай, какой девка!» – подумал. Глаза палача загорелись… И он облизнулся.
Агафья поняла это по-своему.
Проголодались?
Вай, вай, проголодался… такой красивый никогда не кушал! – признался он, жадными глазами поедая белое тело святогрустной бабы.
Да чего тут красивого? Я на скорую руку сготовила, – ответила Кабатчица, все ещё не понимая плотоядного заморыша.
Зато Серьгагуля моментально сообразил. Подошёл к ней, быстро шепнул:
Слышь! Посиди с ним рядом!
Это ещё зачем? – шикнула Агафья.
Посиди, сказал. Так надо. Понравилась ты, дура!
Да он же страшнее холеры!
Топтар Обездаглаевич нахмурился, услышав этот разговор. Достал часы –