«Французы полезные и вредные». Надзор за иностранцами в России при Николае I. Вера Мильчина
российского императора к «июльской» Франции увеличивал и тот факт, что правительство Луи-Филиппа не выдавало политических преступников и «невозвращенцев», и поэтому Париж постепенно становился центром русской политической эмиграции.
Таким образом, Николай I и его приближенные относились к иностранцам с неизменной подозрительностью, которая становилась тем сильнее, чем сильнее разгоралась «революционная смута» в чужих краях. Отчет III Отделения за революционный 1848 год сформулировал это весьма выразительно:
Все русские уже по здравому их суждению чужды настоящего бессмысленного стремления иностранцев к невозможному ‹…› современные события еще более убедили, что Россия не должна завидовать восхваленному просвещению Франции и Германии, которые от брожения умов ныне гибнут в безначалии.
И тем не менее изоляционистские тенденции, бесспорно весьма сильные в царствование Николая I, постоянно уравновешивались тенденциями другого рода: приближенные царя сознавали, что «обойтиться» без иностранцев невозможно ни в одной сфере материальной жизни, и это позволяло, например, французскому послу в России Просперу де Баранту в донесении от 22 июля 1837 года выражать уверенность в том, что «в эпоху, когда средства сообщения между странами так усовершенствовались и когда, из самолюбия или корысти, власти стремятся поощрять торговлю и промышленность», Россия непременно подпадет под «цивилизующее влияние Европы», а все декларации императора против Запада останутся простой риторикой. Кстати, тот же Барант, наблюдатель внимательный, хладнокровный и старавшийся быть беспристрастным, писал 22 марта 1836 года совершенно твердо, что вся критика июльской Франции ничуть не помешает императору «сделать нам самые любезные авансы, лишь только обнаружится у него в том нужда». Жизнь довольно скоро подтвердила это предсказание: осенью 1846 года Франция и Россия подписали трактат о торговле и мореплавании, а в 1847 году, когда Франция остро нуждалась в деньгах из-за прошлогоднего неурожая, Французский банк и российский поверенный в делах Н. Д. Киселев заключили конвенцию о покупке Россией французских государственных бумаг на 50 миллионов франков по весьма выгодному курсу. По афористическому выражению историка XIX века Ф. Мартенса, «пропасть отделяла императорский двор от двора Луи-Филиппа, однако этой пропасти нисколько не существовало между Россией и Францией».
«Полезные французы» оставались в цене даже в самые напряженные моменты русско-французских отношений.
Характерна, например, эволюция правительственных постановлений сразу после того, как до Петербурга дошли известия об Июльской революции 1830 года. 4/16 августа 1830 года датирована циркулярная депеша временно управляющего Министерством иностранных дел Х. А. Ливена, адресованная российским дипломатическим представителям за границей и предписывавшая, среди прочего, «недопущение любого французского подданного на территорию Империи, Царства Польского