«Мое утраченное счастье…» Воспоминания, дневники. Владимир Костицын
дубки.
Мы очень любили прогулку к Горам. Нужно было перейти речонку (в следующие годы – совершенно высохшую) и подняться по лесной дороге мимо часовни. В часовне была единственная икона Николая Чудотворца; к моему удивлению, она изображала совершенного китайца – скуластого, косоглазого, желтолицего, с реденькой бородкой и явно китайскими письменами, переделанными в славянскую вязь. Никто не мог меня осведомить, откуда взялась такая икона; вскоре она исчезла, и я имел смутные подозрения, что… После часовни подъем продолжается, пока не выйдешь из лесу, а там невольно ахнешь, и все ахают: открывается необозримая долина Оки с селами, деревнями, рощами, лугами, хлебами. Красота почти такая же, как Волга у Плеса на картине Левитана. От этого места можно продолжить прогулку в любом направлении: всюду хорошо, и мы, действительно, все это выходили.
Вечерами мы ходили прогуливаться с тетей Надей по направлению к часовне, но далеко не всегда до нее доходили. Шли всегда крайне медленно. Доходили обыкновенно до начала подъема, останавливались; тетя Надя присаживалась на бревнышко, задумывалась и произносила: «Всё – в прошлом». Мы с тобой не понимали всего горького смысла этих трех слов. Потом тихо возвращались домой и садились ужинать. После ужина долго разговаривали. Иногда Эдуард Карлович очень живописно рассказывал свои придворные воспоминания – балы в Зимнем дворце, поездки в Данию с императрицей Марией Федоровной и обратное возвращение с контрабандными товарами. Иногда папа брал гитару, которой он владел очень хорошо, и напевал старые песни, романсы, даже былины. Иногда папа, мама и тетя Надя вспоминали жизнь в Ефремове до нашего отъезда оттуда в 1886 году и шуточно обращались ко мне за подтверждениями, а моя память давала-таки много точных деталей. Сейчас я не мог бы уже иметь такую уверенность в своей памяти, но тогда поражал их: ведь мне было всего три года, когда мы уехали из Ефремова, а я мог дать описание нескольких квартир, в которых мы жили.
Предложения знакомиться с соседями мы отклоняли и так и не собрались сходить в Горы в гости к священнику, который очень упорно звал нас. Мы побывали в Озерах у заводского врача – очень хорошего хирурга; жена его преподавала там же, где и папа, и уклониться не было никакой возможности. Впрочем, это было очень приятное знакомство: люди оказались радушные, культурные и даже интересные; сын их был студентом МВТУ – нескладный, близорукий, слегка заикающийся юноша, чудаковатый; впоследствии из него вышел очень дельный инженер. Попутно мы осмотрели Щербаковскую мануфактуру,[334] и это стоило труда; познакомились с директорами, что оказалось весьма полезно для отъезда в Москву: завод имел свой вагон.[335]
Мы не только отдыхали, но и оказывали очень существенную помощь на сенокосе. Мамин сенной участок находился за Озерами и озерами на берегу Оки. Опять-таки у Григоровича и других классиков хорошо описаны эти заливные луга во время сенокоса. От дома расстояние туда было восемь километров. Очень
334
Имеются в виду бумагопрядильная, ткацкая, красильная и отделочная фабрики «Товарищества мануфактур Федора Щербакова сыновей» в с. Озеры, преобразованные в Озерский хлопчатобумажный комбинат.
335
Запись от 22 апреля 1950 г. – Тетрадь II. С. 59–68.