«Мое утраченное счастье…» Воспоминания, дневники. Владимир Костицын
могла, участвовала в домашней работе? Во время выпалывания сорной травы мы имели опять минуту волнения из-за обручального кольца: вдруг обнаружилось его исчезновение. Сначала ты искала всюду сама; потом пришла мама с граблями; затем я начал обшаривать все закоулки и нашел его, завалившимся в кротовую нору, после двух часов поисков и уже в сумерках; тебе, моей маленькой роднушеньке, эти два часа дались тяжело.
Как и всюду, где бывали потом, мы постарались ознакомиться с местными ресурсами. В Марково пошли искать мед: эту прогулку я также хорошо помню. Шли с мамой и в лесу встретили «прогуливающуюся» лодку – настоящую речную лодку, которую медленно катили на колесиках. Это было весьма необычное зрелище; к тому же колесики оказались сделаны с большим искусством. Несколько дальше, окинув влюбленным взглядом лес – действительно, очень красивый, – мама сказала: «Вот за что еще я люблю эти места, – тут совсем нет змей» (всю жизнь она ужасно боялась всего извивающегося, и змеи внушали ей мистический ужас). Я про себя усомнился в этом, но ничего не сказал.
Через полчаса мы встретили школьную экскурсию, сопровождаемую учителем, и каждый ученик волок за собой на веревочке великолепную змею, по большей части – темную гадюку, каких мы видели потом в Савойе. «Где вы поймали их?» – спросили мы. «На берегах Оки, всюду», – был неутешительный ответ. Должен сказать, что в окрестностях Бабурино сами мы ни разу не видели ни одной змеи. В Марково познакомились с очень почтенным крестьянином, жгучим брюнетом, и нашли у него в обмен на что-то несколько кило великолепного меда, но прошлогоднего сбора: для этого было еще рано. Так прошли три недели. Нам ужасно не хотелось возвращаться в Москву, но ни я, ни ты не могли остаться. Пришлось побывать на заводе, получить места в заводском вагоне и с крайней неохотой расстаться с земным раем.
Возвращение было не без волнений. В Голутвине железнодорожная Чека во что бы то ни стало хотела меня высадить (ты ей не показалась подозрительной). Я наорал на чекистов. В это время поезд тронулся, и они поторопились повыскакивать вон. На следующее утро мы были в Москве, с неохотой глотали пыль, с неохотой увидели тетю Маню. Расплата за три недели отдыха наступила для меня очень быстро.[337]
После возвращения из Бабурино, как это происходило потом каждый раз после наших отсутствий в Москве, я нашел мое научное хозяйство в несколько расстроенном, а в Книжном центре – в катастрофическом положении. Внутри Центра все шло хорошо, и Волгин, который замещал меня, не наделал никаких глупостей. Но произошли внешние события: милейший В. В. Воровский покинул Госиздат, перейдя в Наркоминдел, что оказалось для него роковым (вскоре он был убит в Швейцарии белогвардейцами). Его преемником оказался некий Закс, бывший нарком Баварской советской республики, – человек грубый, глупый, некультурный и фальшивый. Он назначил обследование разных отделов Госиздата через посредство новой тогда рабоче-крестьянской инспекции, пришедшей на смену госконтролю.
Запись от 23 апреля 1950 г. – Тетрадь II. С. 68–74.