Искушение. Владимир Уланов
Марией. Вместо прежней роскоши и изобилия теперь вынужден был во многом отказывать себе. Не мог князь Андрей простить Шуйского за свое унижение и нищенское существование. То, что он служил самозванцу, так ему служили все, в том числе и Шуйские, а теперь он, прослуживший столько лет престолу, оказался хуже всех и на задворках России. Нет, присягу Шуйскому, этому плюгавому самовыдвиженцу, он давать не будет. Будь что будет. Присягать он будет вновь появившемуся царю Дмитрию, может, новому самозванцу, а может, и нет. Но вот главный воевода царя Дмитрия, о котором он был наслышан немало, ему пришелся по нраву. Знал князь, как Иван Болотников всех в Путивле привел под свою руку и теперь из всех неуправляемых отрядов служивых людей создал организованную армию, способную идти на Москву. Это подкупало князя, и он уже внутренне для себя решил идти с Болотниковым. Сегодня нужно было сделать только первый шаг.
На красном крыльце вперед выступил дородный боярин, посланник царя Василия. Он снял шапку, крестясь, поклонился на три стороны, выпрямился, затем обратился к собравшимся на площади:
– Я послан государем нашим Василием Ивановичем, чтобы вас, честной народ, привести к присяге и крестному целованию на верность ему. Вы уже все знаете, что в Москве народ свергнул самозванца Гришку Отрепьева. И по воле Божией народ на Соборной площади выкрикнул нового достойного государя, Василия Ивановича Шуйского. Боярин размашисто перекрестился.
Из толпы раздался крик:
– Может, он и самозванец был, но дал нам вольно вздохнуть! Освободил от непосильных податей на многие годы! А теперь вы со своим самовыдвиженцем Василием снова нас закабалить хотите!
– Не бывать этому! – кричали из толпы.
– Убирайся прочь со своим Василием!
– Не хотим принимать присягу и целовать крест! – уже ревела толпа. Людская масса на площади шумела, бурлила, двигалась. Народ стал пробираться к красному крыльцу.
– Посадить их в воду! – кричали казаки, пробиваясь сквозь массу людей к крыльцу.
– Долой сторонников самовыдвиженца! Гоните их в шею с красного крыльца! – кричали из толпы.
На крыльцо полезли казаки. Они схватили посланников. Их было трое: два дородных боярина и один молодой дьяк, который испуганно кричал:
– Не трогайте меня, добры люди! – его бледное лицо исказилось в страхе, он уже не кричал, а визжал:
– Не убивайте меня, казачки! Я не виноват! Это государь меня послал!
Молодого посланника стащили с крыльца, накинули ему на голову мешок, обвязали веревками. Труднее было надеть на головы мешки двум могучим боярам. Они расшвыряли в стороны казаков, пытаясь прорваться снова на крыльцо. Но десятки рук били их, рвали одежду. Один из них, повернув голову в сторону воеводы Телятевского, кричал:
– Побойся Бога, Андрей Алексеевич! Прекрати насилие над посланниками! Государь Василий Иванович тебе этого не простит! Ждет тебя виселица за такие деяния.
Воевода Телятевский сделал