Как полюбить себя, или Мама для Внутреннего Ребенка. Наоми Рейн
выпустить, освободиться. И важно, чтобы он был в этом не один. Назовите его переживания. Признайте их значимость. Позвольте ему их выразить. Ведь это было – его детский опыт – и было для него чудовищно. Оно до сих пор мучает его внутри. Именно это стало для него травмой и поэтому до сих пор определяет его жизнь, так сильно влияя на нее.
Вот как я описывала это несколько лет назад.
Насколько легче тому, кто выглядит слабым! Кто легко плачет, жалуется, вызывает сочувствие и желание его утешить и поддержать. И как невероятно тяжело быть сильной. Когда внутри запрет – на слезы, бессилие, отчаяние, – но все равно есть и боль, и слабость, и сомнения. А показывать это нельзя, запрещено. И оно так и остается внутри, нарастает по силе и интенсивности из-за невозможности выразить это и освободиться. Как эхо, отражаясь от стенки к стенке, набирает обороты и усиливается, так и невыносимое напряжение внутри, боль и крик нарастают, рвутся наружу, но никогда не вырываются.
Знаете, как страшно быть сильной? Знаете, как это трудно?
Легко быть слабым. Сразу начинаешь плакать, стоит кому-то тебя обидеть. Слезы льются ручьями, и все вокруг сразу начинают страшно сочувствовать тебе, утешать, успокаивать, тревожиться за тебя. Столько внимания, поддержки и тепла. Ведь сразу понятно, как тебе плохо.
А я не могу плакать. Но как же больно и невыносимо тяжело на душе, где океаны невыплаканных слез, где плещется одна бесконечная боль. Я замираю, перестаю дышать.
С раннего детства я разучилась плакать. Кричать. Даже просто стонать. Когда мне плохо, я перестаю дышать, стискиваю зубы, зажимаюсь в комок, но молчу. Ни звука, ни слезинки. А от этого гораздо больнее, потому что вся невыраженная боль остается во мне.
Я делаю вид, что я сильная. Наверное, я и правда стала сильной. Но это так тяжело, что часто я просто не хочу жить. Мне кажется, люди не верят мне, когда я говорю об этом. Может, потому что я произвожу впечатление сильной?
– Ну ты-то со всем справишься, – равнодушно бросают они и уходят. Уходят утешать и обнимать тех, кто плачет, кто умеет рассказать миру о своей боли. Счастливые!
Мое сердце рвется на части. Но никто не видит моих страданий. Я умею сделать вид, что все нормально, все как обычно. Я могу шутить и смеяться, бодро разговаривать, даже когда очень плохо. Но если меня ненароком застают одну, когда я думаю, что одна, люди поражаются, какая я печальная.
– Почему ты такая грустная? – изумляются они.
– Я не грустная, – отвечаю я, а сама думаю: «Я всегда такая».
– Что-то случилось? – интересуются они.
– Нет, все в порядке, – отвечаю я.
И правда, ведь никто же не умер. Никто не болен смертельно, никто не истекает кровью. Вроде у меня есть и работа, и где жить, и даже спутник жизни. Все в порядке, правда?
Только моя душа искалечена. Только мое сердце разбито. Только одиночество, смертельный холод и отчаяние душат меня. Только маленькая девочка внутри меня постоянно страдает, горько