Морган ускользает. Энн Тайлер
от дождя лицо.
– И хорошо бы еще, – добавил Морган, – купить брюки цвета хаки и по-настоящему старую, мягкую, чисто белую рубашку.
Она вернула «клинекс» в карман и некоторое время молча раскачивалась вместе с автобусом, глядя перед собой. А потом спросила:
– Кто теперь?
– Что значит «кто»?
– Кто так одевается?
– Никто! – ответил он. – О чем ты?
– Думаешь, я слепая? Думаешь, не видела это уже сто раз?
– Я не понимаю, о чем ты говоришь.
Бонни пожала плечами и отвернулась к окну.
Автобус уже ехал по их району. Над входными дверьми домов светились фонари. Мужчина в шляпе прогуливал бигля. Юноша подносил к сигарете девушки зажженную спичку, прикрыв ее ладонями. На сиденье за спиной Бонни разговаривали две женщины в шубках.
– Я думаю, ты уже слышала новость, – говорила одна. – У Энджи муж умер.
– Умер? – переспросила другая.
– Просто взял и умер.
– Это как же?
– Ну, он побрился, намазался кремом после бритья, вернулся в спальню, присел на кровать…
– Но от чего же? Сердце?
– Я же тебе и рассказываю, Либби…
У Моргана возникло неприятное чувство. Нет, уверенность: его ладонь, сжимавшая прямо перед этими женщинами спинку сиденья, до того отвратительна, что они несут полную чушь, лишь бы не думать о ней. Ему представилось, что он видит свою руку их глазами – точно такой, какой ее видели они: узловатые пальцы, жесткие черные волоски, опилки под ногтями. Хуже того, он видел и себя самого, целиком. Ну и жаба! Жаба в шляпе и с бородой. Собственные глаза ощущались им как огромные, горящие, усталые, обремененные гротескными темными мешочками.
– Взял он носки, – с безнадежной интонацией продолжала первая женщина, – стал их расправлять. Один носок оказался в другом, знаешь, как это бывает…
На Моргана она не смотрела, не хотела снова увидеть его ладонь. Он снял ее со спинки, засунул кулаки под мышки. И так до конца и ехал, ни за что не держась, сильно накреняясь при каждой остановке автобуса.
Дома девочки делали в столовой уроки, Бриндл раскладывала на кухонном столе карты Таро. Морган прямиком отправился наверх, в постель.
– Ты вроде бы кофе собирался выпить, – сказала Бонни. И окликнула его: – Морган? Не хочешь чашку кофе?
– Нет, сегодня, пожалуй, не стоит, – ответил он, продолжая подниматься по лестнице. – Спасибо, милая.
Морган вошел в спальню, разделся до термобелья, вынул из лежавшей на комоде пачки сигарету, закурил. Впервые за весь день голова его осталась непокрытой. Лоб выглядел в зеркале прорезанным морщинами, беззащитным. Он заметил в бороде белую прядь. Белую! «Господи!» – произнес он. И наклонился, чтобы разглядеть ее получше.
Может, стоит попробовать, подумал Морган, выдать себя за одно из тех чудес света, что проживают в Советском Союзе, – за стодесяти-стодвадцатилетнего старика, который все еще поднимается в горы со своим козьим стадом? Он приободрился. А что, поездил бы с лекциями по стране, снимал бы в каждом городишке