Морган ускользает. Энн Тайлер
двадцать восьмом, умер в девятьсот…
– Ладно, – перебил его мистер Мередит. – И к чему это нас приводит? Не пытайся сменить тему, Леон. Мы говорили о твоих оценках. Твоих жалких оценках и дурацком актерстве.
– Я отношусь к моему актерству серьезно, – сказал Леон.
– Серьезно! К актерству?
– Заставить меня отказаться от него ты не можешь, мне двадцать один год. Я свои права знаю.
– Не указывай мне, что я могу, а чего не могу, – потребовал мистер Мередит. – Предупреждаю, Леон, если ты не откажешься, я заберу тебя из колледжа, я еще не оплатил следующий год обучения.
– Ах, Берт! – воскликнула миссис Мередит. – Ты этого не сделаешь! Его же в армию призовут!
– Армия – лучшее, что может случиться с этим мальчишкой, – заявил мистер Мередит.
– Ты не можешь!
– Ах, не могу? – Он повернулся к Леону: – Сегодня ты поедешь с нами домой, и пока я не получу подписанное тобой и заверенное у нотариуса обязательство отказаться от всего, что не связано с учебой, – от пьес, от девушек… – Он махнул туго обтянутой розовой кожей ладонью в сторону Эмили.
– Держи карман шире.
– В таком случае собирай вещички.
Миссис Мередит всплеснула руками:
– Берт!
А Леон сказал:
– С удовольствием. К ночи меня здесь не будет. И дома тоже – ни сейчас, ни когда-либо.
– Видишь, что ты натворил? – спросила мужа миссис Мередит.
Леон вышел из комнаты. Сквозь окна гостиной с маленькими панельками рифленого стекла Эмили смотрела, как его угловатая фигура, пересекая двор колледжа, раз за разом вывихивается, распадается и воссоединяется снова. Эмили осталась наедине с родителями Леона, похоже, замолчавшими надолго. Она чувствовала себя одной из них, женщиной, которая проведет остаток жизни среди тяжелых драпировок той или иной гостиной, – маленькой, обратившейся в сухую палочку старухой.
– Извините, – произнесла она, вставая. Вышла в коридор, тихо прикрыла за собой дверь и побежала вслед за Леоном.
Нашла она его у фонтанчика перед библиотекой, неторопливо бросавшим камушки в воду. Когда запыхавшаяся Эмили подошла к нему и тронула за руку, он на нее даже не взглянул. Лицо Леона светилось теплым оливковым светом, который она находила прекрасным. Глаза – продолговатые, с тяжелыми веками – казались полными замыслов. Эмили верила: никогда ей не повстречать другого столь же решительного человека. Даже очертания его тела представлялись ей более резкими, чем у прочих людей.
– Леон? – окликнула она. – Что ты будешь делать?
– Поеду в Нью-Йорк, – ответил он так, точно планировал это уже не один месяц.
Эмили всегда мечтала увидеть Нью-Йорк. Она сжала руку Леона. Впрочем, он ведь не позвал ее с собой.
Чтобы увильнуть от его родителей – вдруг те разыскивают его, – они пошли в темный итальянский ресторанчик рядом с кампусом. Леон разговорился насчет Нью-Йорка. Может быть, сказал он, ему удастся найти работу в какой-нибудь летней труппе, а если повезет, получить эпизодическую роль во внебродвейском