.

           И что ж? попались молодцы;

      Не долго братья пировали;

      Поймали нас – и кузнецы

      Нас друг ко другу приковали,

      И стража отвела в острог.

           Я старший был пятью годами

      И вынесть больше брата мог.

      В цепях, за душными стенами

      Я уцелел – он изнемог.

      С трудом дыша, томим тоскою,

      В забвенье, жаркой головою

      Склоняясь к моему плечу,

      Он умирал, твердя всечасно:

      «Мне душно здесь… я в лес хочу…

      Воды, воды!..» – но я напрасно

      Страдальцу воду подавал:

      Он снова жаждою томился,

      И градом пот по нем катился.

      В нем кровь и мысли волновал

      Жар ядовитого недуга;

      Уж он меня не узнавал

      И поминутно призывал

      К себе товарища и друга.

      Он говорил: «Где скрылся ты?

      Куда свой тайный путь направил?

      Зачем мой брат меня оставил

      Средь этой смрадной темноты?

      Не он ли сам от мирных пашен

      Меня в дремучий лес сманил

      И ночью там, могущ и страшен,

      Убийству первый научил?

      Теперь он без меня на воле

      Один гуляет в чистом поле,

      Тяжелым машет кистенем[21]

      И позабыл в завидной доле

      Он о товарище своем!..»

      То снова разгорались в нем

      Докучной совести мученья:

      Пред ним толпились привиденья,

      Грозя перстом издалека.

      Всех чаще образ старика,

      Давно зарезанного нами,

      Ему на мысли приходил;

      Больной, зажав глаза руками,

      За старца так меня молил:

      «Брат! сжалься над его слезами!

      Не режь его на старость лет…

      Мне дряхлый крик его ужасен…

      Пусти его – он не опасен;

      В нем крови капли теплой нет…

      Не смейся, брат, над сединами,

      Не мучь его… авось мольбами

      Смягчит за нас он Божий гнев!..»

      Я слушал, ужас одолев;

      Хотел унять больного слезы

      И удалить пустые грезы.

      Он видел пляски мертвецов,

      В тюрьму пришедших из лесов,

      То слышал их ужасный шепот,

      То вдруг погони близкий топот,

      И дико взгляд его сверкал,

      Стояли волосы горою,

      И весь, как лист, он трепетал.

      То мнил уж видеть пред собою

      На площадях толпы людей,

      И страшный ход до места казни,

      И кнут, и грозных палачей…

      Без чувств, исполненный боязни,

      Брат упадал ко мне на грудь.

      Так проводил я дни и ночи,

      Не мог минуты отдохнуть,

      И сна не знали наши очи.

           Но молодость свое взяла:

      Вновь силы брата возвратились,

      Болезнь ужасная прошла,

      И с нею грезы удалились.

      Воскресли мы. Тогда сильней

      Взяла тоска по прежней доле;

      Душа рвалась к лесам и к воле,

      Алкала воздуха полей.

      Нам тошен был и мрак темницы,

      И сквозь решетки