Скалистые Горы. Андрей Ветер
больше любого другого места. Великий Дух создал мир таким, какой он есть и каким он хотел его видеть. Часть он отдал индейцам, чтобы они там жили. Почему же генерал Ховард приказал нам уйти? Разве он – Великий Дух? На последней встрече с генералом поднялся наш вождь Ту-Хул-Хул-Зот и открыто запротестовал. Он сказал, что белого человека никто не делал вождем над индейцами. Но Ховард не желал слушать и арестовал Ту-Хул-Хул-Зота. Его держали в тюрьме пять дней, затем выпустили, и он стал призывать молодых воинов к войне. Он был сильно разгневан, я не могу упрекать его. Несколько юношей взялись за оружие и убили четырёх фермеров. Они не скрывали своего деяния, уверяли, что мстили за погибшего отца. Я не знаю. Теперь всё равно. Солдаты никогда не разбирались, кто виноват, они стреляли во всех. Но сейчас война осталась позади. Мы идём на север и не желаем драться…1
В это время шумно откинулось кожаное покрывало над входом, и в свете костра появились пять индейцев. Они втолкнули внутрь Юджина в разорванной рубашке и двух его сообщников. Сэмтон был мрачнее тучи. Руки у всех были стянуты сзади сыромятными ремнями. Увидев меня, Юджин Сэмтон перекосился всем лицом, голова его втянулась в плечи, и он заскрежетал зубами.
Полог снова откинулся, и к нам шагнул высокий воин, которого я тоже видел в день первой встречи с племенем.
– Это мой младший брат Оллокот, – сказал Жозеф.
Оллокот заглянул в глаза пленников. Незадачливых конокрадов стал бить озноб. Я прекрасно понимал их состояние. Страх – величайшая из болезней, коварнейшая из сил, и не всякая натура способна противостоять этой силе. Несчастные не ожидали ничего хорошего, и я готов биться об заклад, что ни один из них даже не мечтал, что мог рассчитывать на пощаду. Слушая томительный треск костра и глядя на мрачные лица дикарей, бедняги чувствовали, что смерть и пытки уже витали в воздухе.
– Не бойтесь, – невнятно пробормотал я пленникам.
Утром деревня быстро свернулась и двинулась в путь. Пленникам освободили руки и показали жестами, чтобы они уходили с глаз долой. Я запомнил дрожащие губы Сэмтона и его свистящий шёпот:
– Ты видел мой позор, мистер Лэсли Грант, и за это я тебя убью! – Он плюнул в мою сторону. – Мне не удалось сделать это вчера, но в следующий раз никто не спасёт тебя! Я отрежу твой скальп и прибью его над моей кроватью. Запомни это, друг индейцев!
Мне не доставляет никакого удовольствия говорить об этом, но, кажется, я по-настоящему струсил в ту минуту. Неведомый доселе ужас пригвоздил мои ступни к земле, и я неподвижно остался стоять на месте, провожая стеклянным взглядом три растрёпанные фигуры конокрадов.
Проткнутые Носы вытягивались за моей спиной в длинную колонну. Их насчитывалось около шести сотен человек. Мальчуганы постёгивали лошадей, управляя табуном. В деревьях пели птицы. Внезапно я не захотел расставаться
По своей природе вождь Жозеф был больше дипломатом, нежели военным. Он всегда спорил и уразумлял своих противников с позиции справедливости и силы. Что касалось договора о продаже земли, он говорил: «Если мы когда-либо владели этой землей, то мы и теперь владеем ею. Комиссионеры настаивают, что наша земля продана правительству. Но представьте, что приходит белый человек ко мне и заявляет, мол, мне нравятся твои лошади, Жозеф, я хочу купить их. Я ему отвечаю, что мне самому нужны мои лошади. Тогда он направляется к моему соседу и объясняет ему, что хотел бы приобрести моих лошадей, но я не продаю их. Сосед говорит ему: давай мне деньги, и я продам тебе лошадей Жозефа. Тогда белый человек возвращается ко мне и объявляет, что купил моих лошадей и что я должен теперь отдать их ему. Если правительство когда-то и приобрело наши земли, то именно таким способом». (Здесь и далее прим. автора)