Приказано: выстоять!. Анатолий Петрович Горшков
через слуховое окно на крышу, с крыши по ветвям перелезть на дерево, оттуда спуститься на землю. И – поминай как звали!
Я вернулся в комнату Вариводы. Здесь уже было полно народу. Доложил свои наблюдения.
– Берите собак, живым или мертвым, но Михайлова надо взять.
…Я глянул на часы. Прошло уже 36 минут, как мы бежали. Собака ровно и уверенно вела нас по следу. Нам повезло, что Михайлов ушел ночью, и следы его никто не затоптал. Они вели нас через город, по набережной, по чистому полю.
– Придержи собаку, – попросил я на бегу проводника.
Силы надо беречь.
Сапоги, галифе намокли, потяжелели. Бежать становилось все труднее. Во рту пересохло. На окраине села, далеко за Благовещенском, решили передохнуть. Нас было трое. Остальные отстали по дороге.
– Мы возьмем его, – успокоил меня проводник. – Днем он через границу не сунется, а до ночи – догоним.
– Хорошо бы. Пора!
И вновь собака тянула нас ровно и настойчиво. Кусты, овраги, мелкий подлесок… Я сбросил шинель и шапку. Бежать стало легче. Выскочив на опушку леса, мы увидели два сарая для сена. И тут наша собака зарычала, шерсть у нее поднялась дыбом.
– Спокойно, Елена, спокойно, – успокаивал ее проводник, но она рвалась к сараям.
Михайлова мы взяли на чердаке одного из сараев. Оружия у него не было, сил сопротивляться тоже.
Назад возвращались на двух подводах. Я лежал на сене, блаженно вытянув ноги, стараясь не пропустить тот овраг, где оставил шинель. В ту ночь и утро мы пробежали почти два десятка километров.
Встречал нас Комаров, командир из погранотряда.
– За службу спасибо, молодцы, – и он обнял каждого из нас. Михайлова увели.
– Зайди ко мне, – кивнул он мне. Я выпил три кружки воды и пошел. Комаров меня сразу же, с порога озадачил:
– В Москве давно был? Домой хочешь?
– Больше двух лет мать не видел…
– Вот и решили мы тебя в столицу командировать за отличную службу. Задание у тебя будет не совсем обычное: вручить красноармейскую книжку, форму и шашку секретарю ЦК партии Павлу Петровичу Постышеву. Здесь, на Дальнем Востоке, он участвовал в революционной борьбе. Вот и избрали мы его Почетным пограничником. Выезд – завтра.
– Как завтра? – ахнул я. – А Тоня?.. Свадьба же у меня.
– С Тоней сам поговорю. Вернешься – три дня дадим.
Весь день я боялся попасть на глаза моей невесте. И все же она нашла меня сама.
– Я все понимаю, Толя. Служба… Маме своей привет передавай. Я буду ждать…
Я понял тогда, что офицерской женой, наверное, надо родиться. А потом была дорога, Москва с ее перезвоном трамваев, шумом площадей, огромным строительством. Мама в первый миг меня не узнала, а потом, ахнув, всплеснула руками и села: ноги ее не держали.
…Через день я был в приемной Постышева, волновался, конечно.
– Товарищ Горшков, вас ждут, – и я вошел в кабинет.
– Товарищ Постышев, – голос у меня едва не сорвался. – Представитель краснознаменного пограничного