Не уклоняюсь!. Елена Владимировна Семёнова
А теперь…
Это не с брызгу Шавлак о Ермолове заговорил. Знает, о чём говорит. Леонид Иванович был человеком книгочейным и о Кавказе, в частности, читал немало. Кое-что, когда расположен был, рассказывал. Стрешнев командира слушать любил. Рассказывал капитан хорошо, красочно. Игорь даже завидовал немного такой образованности и памятливости командира…
– И заметь, старлей, Ермолова они уважают! Потому что силу в нём чувствовали. Силу, последовательность, твёрдость. А либерального скулежа никогда уважать не будут. А мы, вот, болтаемся, как дерьмо в проруби. Никакой последовательности… Только сами же воду мутим…
День выдался жарким, и солнце пекло немилосердно. На прошлой стоянке повезло: рядом оказался пруд. Удалось там отмыться от грязи дорожной, освежиться. А здесь ни единого водоёма поблизости! Не селение, а дыра какая-то… Ещё и снайпер где-то шарахается – ходишь, словно под прицелом… Бронежилет ещё этот чёртов словно целый пуд весит…
Шавлак снял с головы каску, пригладил тёмно-русые слипшиеся от пота пряди:
– Духота…
– Вы бы каску надели, товарищ капитан. А то ведь снайпер… – заметил Стрешнев.
– Раньше смерти не умрёшь, старлей, – отозвался Леонид Иванович.
Ох уж был Игорю этот капитанский фатализм! Вот, и теперь показалось ему, как не раз прежде, что Шавлак не просто смерти не боится, но ищет её… Будто бы специально свой высокий, бледный (даже загар почти его не трогал!) лоб для снайперского прицела открыл, ожидая пули, как избавления… От чего?..
Но не до капитанских загадок был нынче Стрешневу. Неспокойно было на душе у старшего лейтенанта после последних писем из дома. Он уж давно почувствовал в письмах матери что-то «не то», какое-то умалчивание и насторожился. А в последнем письме сообщила она, что отцу «слегка нездоровится». Что означало «слегка нездоровится» догадаться было нетрудно. Об «слегка» и не стала бы писать. Значит, серьёзно болен отец… Да неудивительно это. Стар он, да и сердце давно шалило… И сейчас как нельзя более нужен Игорь дома. Нужен отцу. Нужен матери. А он ничем не может пособить им, застряв в этой дыре … Хорошо ещё жив и здоров дядька Тимофей, брат матери. На него можно положиться: не оставит родных в беде – в семье Стрешневых-Астаховых это не принято было, но исстари утвердилось другое – крепость семьи и поддержка друг друга.
Игорь считал себя человеком вполне счастливым. В его пока недолгой жизни было уже целых две крупных удачи. И первая из них – семья. Каждым своим родственником Стрешнев мог гордиться, каждый из них мог быть для него примером. Как единственный сын, Игорь всегда был окружён большой любовью, не переходившей впрочем границ разумного, а потому не калечившая психику и характер ребёнка, как это бывает подчас.
Деда, донского казака, треть жизни промыкавшегося по лагерям и ссылкам, Стрешнев в живых не застал и знал о нём лишь по рассказам бабки, Евдокии Саввичны. От неё же слышал он и о других родственниках. В частности,