Госпожа. Л. С. Хилтон
языком в сфере моей деятельности, потому что так много русских стали скупать искусство на Западе. Я давно подумывала об этом, но, судя по последним событиям, русский понадобится мне куда раньше, чем я предполагала. Разумеется, я совершенно не рассчитывала бегло говорить с Ермоловым на его родном языке (если мы с ним вообще встретимся лично), но я совсем потеряла навык и понимала, что нужно подтянуть произношение, чтобы быть в состоянии поддержать разговор на самые простые темы.
Не откладывая дело в долгий ящик, я нашла репетитора – бывшую оперную певицу Машу, которая жила в настоящей мансарде за театром «Ла Фениче». Родилась моя преподавательница в Венеции, в семье русских оперных певцов, которые, по ее словам, сбежали из Советского Союза во время турне по Италии сразу после Второй мировой войны, однако по-итальянски она все равно говорила с сильным акцентом, а тускло освещенная студия, до которой надо было подняться на шестой этаж по очень узкой лестнице, напоминала декорации к любительской постановке какой-нибудь пьесы Чехова. Все свободные стены, не завешенные тяжелыми шалями с бахромой, занимали иконы. В квартире был настоящий самовар, целые стеллажи русской поэзии и едва уловимый запах топленого свиного жира. Маше было около восьмидесяти, она ни разу не была в России, но всегда считала себя настоящей белой эмигранткой и много рассказывала о жизни родителей в Петербурге, хотя на самом деле все знания она почерпнула из русских романов и презрительно поправляла дикторов на русских радиостанциях, которые включала во время занятий. «-офф, – с отвращением в голосе шипела она, закатывая глаза под густой челкой крашенных в черный цвет волос, – а не -ов! Трагедия, трагедия!» – повторяла она, как будто неправильное произношение отчества было преступлением пострашнее, чем все злодеяния сталинизма. В целом можно сказать, что она была великолепной старой мошенницей. Наверное, поэтому я так полюбила ее.
Как выяснилось, времени на дополнительные занятия у меня оставалось предостаточно, поскольку приготовления к оценке коллекции Ермолова заняли чуть больше месяца. Для богатых людей время скалярно – так говорил мой друг Стив, успешный игрок на бирже, на чьей яхте «Мандарин» я нашла не только временное убежище, но и стартовую площадку для моей галереи. Богатые люди вообще не воспринимают всерьез то, что им говорят нижестоящие, а календарь всегда можно изменить и адаптировать к их потребностям. Доктор Казбич дал мне номер некой мадам Пулазан, личной ассистентки Ермолова, которая разговаривала со мной довольно сурово, назначила встречу, а потом перенесла ее на другой день, и так несколько раз в течение последовавших недель. Я с облегчением узнала от нее, что в моем распоряжении будет частный самолет, но дважды съездила в аэропорт на водном такси напрасно – оба раза Ермолов отменил встречу. Он был то в Сан-Паолу, то в Нью-Йорке, то на срочной встрече в Лондоне, то просто занят.
Постоянные отсрочки дали мне