Разноцветье детства. Рассказы, сказки, очерки, новеллы. Геннадий Мурзин
До большевиков площадь православное имя носила, а сейчас… В другой день он бы поворчал по этому поводу, но сегодня нельзя… Опять же грех.
Он прошел за ледяные и узорчатые крепостные стены городка и оказался в сказочном мире. В центре – огромная новогодняя ёлка, сверкающая огнями, а поодаль – еще несколько её сестричек. Там, слева – ледяные дядька Черномор и тридцать витязей прекрасных. Справа – спящая царевна и семеро братьев-богатырей, оберегающих её сон. Чуть дальше – высокая крепостная башня и на игле шпиля уместился золотой петушок. Он взмахивает крыльями и кричит: «Ку-ка-ре-ку! Царствуй лежа на боку!»
Народу толчется много, но все веселые. Пользуются аттракционами, сделанными под русскую старину. Слышны восторженные визги-писки детишек. Для них, ясное дело, – великая благодать.
Иван Христофорович аккуратно протискивается в огромной толпе. Он смотрит и радуется вместе со всеми. Лицо раскраснелось: то ли от удовольствия, то ли от морозца.
Дольше всего задерживается возле царского терема. В него с одной стороны по широкому и высокому крыльцу взбегают стайки детишек, на секунду скрываются внутри, а с другой стороны, визжа и безудержно хохоча, скатываются по ледяной горке вниз.
Ивану Христофоровичу безумно самому захотелось скатиться с такой горки. Так сказать, ощутить детство. Он даже направился к кассе, чтобы купить билет, но опомнился: шестьдесят с гаком и не пристало ребячиться. Что ни говори, а всему свое время.
Иван Христофорович вздохнул и остался простым зрителем.
И тут в метре от него, протиснувшись сквозь толпу, оказались мальчик и девочка. Они заворожено смотрели на катающихся сверстников и шумно вздыхали, вытирая то и дело носы рукавами стареньких пальтишек.
Намётанный глаз Ивана Христофоровича сразу определил: интернатовские, значит, ничейные, чужие. Его почему-то особенно поразили скособоченные и сильно стоптанные каблуки детских ботиночек. Скорее всего, надеты чуть ли не на босу ногу. Потому что ребятишки все время перетаптываются: ножонки, видать, мерзнут. Но зрелище чужого счастья настолько притягательно, что никакой мороз им не помеха.
Они перешептываются. Глядя искоса на детишек, Иван Христофорович определяет: брат и сестра. Сильно похожи. У него мелькает в голове: «Какая трагедия занесла их в интернат?»
Незаметно Иван Христофорович оказывается бок о бок с детьми. Через пару минут спрашивает:
– Как вас, дети, зовут-то?
Мальчишка, наверное, погодок, посмотрел на него, смерил с ног до головы, задержавшись дольше всего на лице. Кажется, остался доволен. Шмыгнув носом, ответил:
– Её, – он легонько ткнул в бок девочку, – Марией зовут… сестра, а меня Серым… Значит, Серегой.
– А вы, я вижу, без родителей.
Парнишка кивнул.
– Без них.
– Умерли?
– Живы… Будто бы… Бросили с сестренкой… Алкаши, будто бы… –