Литературный оверлок. Выпуск №4 / 2017. Иван Евсеенко (мл)
и нащупал у них самое чувствительное место, поразил их прямо в эротический центр.
В результате запланированная казнь омерзительнейшего преступника своего времени превратилась в величайшую вакханалию, какую видел мир: благонравные женщины раздирали на себе паранжу, с истерическими криками обнажали грудь и кидались на землю. Мужчины с безумными взглядами, спотыкаясь, блуждали по этому полю сладострастно распростертой плоти, дрожащими пальцами вынимали из штанов отвердевшие как от невыносимого озноба члены, падали с хрипом куда придется, совокуплялись в самых немыслимых положениях и сочетаниях: старец с невинной девушкой, поденщик с супругой адвоката, мальчишка-подмастерье со своим товарищем, – все вперемешку, кому с кем придется. Воздух отяжелел от сладкого потного запаха похоти и наполнился криками, хрюканьем и стонами десяти тысяч бестий. Это был ад.
Аистаил стоял и жевал травку. Людям, которые его видели, казалось, что он улыбается самой невинной, самой ласковой, самой очаровательной и одновременно самой неотразимой улыбкой в мире. Но в действительности не улыбка, а зверский аппетит настиг наконец его, отражаясь весь этом мягком шевелении ишачих губ. Он, Аистаил, рожденный без одного глаза в зловоннейшем месте мира, вышедший из отбросов, грязи и гнили, выросший без любви, выживший без душевной человеческой теплоты из одного упрямства и в силу отвращения, маленький, горбатый, хромой, уродливый, отринутый, физический и нравственный калека – он достиг того, что понравилось миру! Мало того! Он любим! Почитаем! Обожаем! Больше того! Он создал себе ауру, такую сияющую и неотразимую, какой не обладало до него ни одно парнокопытное. Ни одна корова в Индии, как бы её не почетали, ни прибывала в таких условиях, не ныряла в реку любви настолько глубоко, да и попросту не испытывала того, что довелось ему. И он не обязан ею никому – никакому отцу, никакой матери и менее всего какому-то милосердному Аллаху, – но исключительно самому себе. Он в самом деле был своим собственным Всевидящим и Всевышним более великолепным, чем тот, начисто безликий Бог, который ютился в мечетях. Сам муфтий валялся перед ним на коленях и визжал от удовольствия. Богатые и власть имущие, гордые господа и дамы умирали от восхищения, а окружавший его широким кольцом народ праздновал оргию в его честь и во имя его. Ему достаточно кивнуть, и все отрекутся от Аллаха и будут молиться на него, ишака Аистаила.
Да, он был подобен Аллаху! Именно сейчас это стало ясно. Он был им, как когда-то в его самовлюбленных фантазиях, так и теперь – в действительности. В этот миг он пережил величайший триумф своей жизни. И он ужаснулся.
Он ужаснулся, ибо ни секунды не смог им насладиться. В этот момент, когда он вышел из камеры на залитую солнцем площадь… в этот момент, когда он видел и обонял, что люди не в силах ему противостоять и что его вид, захлестываясь, как петля аркана, притягивает к нему людей, – в этот