Из Парижа в Бразилию по суше. Луи Буссенар
и не забыли о перенесенных ими страданиях в грязном бараке, куда их втиснули вместе с арестантами, и о встрече со старостой, или старейшиной, колонны, подбодрившим их и пообещавшим помочь.
Нетрудно представить себе душевное состояние французов, чей путь от Парижа до злосчастного селения мы проследили с вами буквально шаг за шагом. Жюльен, несмотря на всю его энергию, лишенный не только возможности действовать, но и воздуха, света, кожей ощущавший соседство этапников, совсем приуныл. О Жаке же и говорить нечего: его охватило такое отчаяние, что он впал в полную прострацию.
Когда заключенные забылись тяжелым, каталептическим сном, полным кошмаров, староста, верный данному им слову, осторожно распорол подкладку своего армяка, достал оттуда маленький кожаный футляр, вытащил из него лист бумаги и быстро набросал несколько строк. Перечитав текст, сложил листок и надписал адрес. Потом, пройдя тихо в соседнюю комнату, нарушил чуткий сон охранника, возлежавшего на печи. Солдат при виде старика почуял поживу.
– Хочешь три рубля? – спросил едва слышно староста – он же полковник Михайлов.
Трояк! Да это же жалованье за целый год!
– Конечно! – подскочил стражник. – А что требуется?
– Ты человек честный?
– Когда мне платят…
– Само собой, – проговорил ссыльный, не скрывая своего презрения.
– Правда, с варнаков[25] я беру дороже.
– Вот я и даю тебе три рубля.
– Прекрасно, за такую мзду можно и потрудиться. Но деньги вперед.
– Поклянись Николаем Чудотворцем и Казанской Божьей Матерью, что не обманешь.
Стражник заколебался, выбирая между чувством долга и жадностью, но только на миг. Верх одержала алчность. Повернувшись к иконостасу, он отвесил низкий поклон и трижды перекрестился:
– Клянусь Николаем Чудотворцем и Казанской Божьей Матерью, покровительницей странников!
– Вот так, – сказал удовлетворенно староста, будучи убежден, что православные никогда не нарушат подобной клятвы. – Видишь это письмо?
– Да.
– Его надо доставить генерал-губернатору, в Томск.
– Прямо сейчас?
– Совершенно верно.
– Давай трояк.
– Бери.
– Но если капитан увидит, что меня нет, то розог мне не избежать!
– Глупости! Ты выйдешь сию минуту, колонна же выступит только на рассвете.
– Твоя правда! Но ведь и от генерал-губернатора можно схлопотать взбучку.
– Напротив, он только отблагодарит тебя.
– А не обманываешь?
Верх одержала алчность. Повернувшись к иконостасу, он отвесил низкий поклон
– Нет, честное слово.
– Этого я не понимаю. Поклянись на иконе.
«Несчастный прав, – молвил про себя полковник, – его ведь не учили языку чести». И произнес вслух:
– Клянусь!.. А теперь в добрый час!
– Дай письмо, я ухожу.
– Возьми.
В примечании к парижскому изданию этого романа Л. Буссенар пишет: «Варнаками чиновники презрительно называют ссыльных, народ же зовет их несчастными».