Сокровище Картахены. Береговое братство. Морские титаны (сборник). Густав Эмар
как деревня возвышается более чем на пятьсот футов над уровнем моря, ночи там довольно холодные, а днем стоит жара.
Итак, мы находимся в Турбако. Пройдя несколько шагов по главной улице, минуем монументальный фонтан, имеющий один только недостаток – он всегда остается сухим, и вот уже мы входим в один из самых красивых домов.
Дом этот, разделенный на две половины густым садом, полным тени и прохлады, задним фасадом почти прилегает к большому лесу, тогда как лицевой фасад обращен к фонтану, о котором мы уже упоминали.
Около половины четвертого пополудни удушливый дневной зной начинает спадать. Опустевшие с одиннадцати часов улицы снова оживляются пока еще редкими прохожими, двери понемногу распахиваются, жители стряхивают полуденный сон, и жизнь опять принимает свой обычный ход.
В гостиной, довольно кокетливо меблированной, со стенами из бамбуковых стволов, укрепленных на небольшом расстоянии один от другого, но обтянутых тонким холстом, дабы, пропуская воздух, ограждать от нескромных взглядов, две молодые женщины, вернее, девушки, полулежа в гамаках, сами раскачивают их ступнями изящных ножек и тихо беседуют, куря пахитоски, благовонный дым которых спиралью поднимается к потолку.
Эти девушки, одаренные чистой, величественной и в то же время бесхитростной красотой, были донья Эльмина и донья Лилия, уже представленные читателю.
Донья Эльмина с досадой отбросила только что закуренную пахитоску.
– Что с тобой? – изумилась подруга.
– Что со мной?! – воскликнула донья Эльмина. – Я страдаю, я несчастна, а ты, злая, вместо того чтобы сочувствовать моему горю и пожалеть меня, смеешься, поешь и чуть ли не насмехаешься надо мной.
– О-о! – вскричала донья Лилия, приподнимаясь и слегка хмуря брови. – Какой неожиданный и серьезный упрек! Видно, ты действительно очень страдаешь, Эльмина, если говоришь таким образом со мной, твоей кузиной, твоим другом…
– Прости меня, Лилия, я действительно несправедлива, но если бы ты только знала…
– Что? Отчего не говоришь ты со мной откровенно, Эльмина? Вот уже месяц я замечаю в тебе разительную перемену: ты бледна, мрачна, постоянно взволнована, порой я подмечала на твоих щеках следы едва стертых слез. Разве ты полагаешь, что я слепа, что я равнодушна к тебе? Нет, нет, дорогая моя, я все видела с первого же дня. Это началось после того разговора с отцом.
– Правда, – пробормотала донья Эльмина, опустив голову.
– Но дружба должна прежде всего быть скромна, и я молчала. Я видела, что в твоем сердце горе, и, быть может из гордости, ты не хотела открывать мне ничего. Я ждала, когда твое сердце переполнится, и тогда ты станешь искать облегчения от тяжелого гнета горести, разделив ее со мной.
– Спасибо, Лилия, ты добра и ты любишь меня.
– Да, люблю, Эльмина, и гораздо сильнее, чем ты полагаешь. Что же касается веселости, в которой ты упрекаешь меня…
– Я ни в чем тебя не упрекала, – с некоторой живостью перебила